Черная пелерина

Толпа людей на бледно-зеленом склоне холма из далека выглядела, как тень от облака, хотя небо над От-Мюрей в это время было чистым. В восемь часов звон на церковной колокольне прекратился. Дети, пораженные внезапной тишиной, прекратили игры. Пятно на склоне холма превратилось в множество отдельных подвижных точек. Торжество было закончено, люди расходились. Шарль Дюмолен успокоился в родной земле.

Шествие разбилось на разной величины группки. Обитатели От-Мюрей, недостаточно насытившиеся впечатлениями, вполголоса обсуждали последние события. Семья умершего в окружении прибывших из Парижа друзей скрылась в тенистом парке. Гул голосов усиливался. Селестина Лепер, державшаяся во время церемонии в стороне, не пошла вместе со своей подружкой и теперь быстрым шагом направлялась в центр города. Заезжие журналисты с фотоаппаратами наперевес атаковали Торнтона Маккинсли. Чувствовалась всеобщая потребность в обсуждении: все приглашали друг друга на стаканчик вина. Семейство Вуазенов, убранных в темные одежды, возглавляло процессию уважаемых граждан, направлявшихся в кондитерскую «Абрикос». Кюре Бреньон отстал у церкви; еще через несколько метров и мсье Пуассиньяк, приподняв шляпу, свернул в боковую улочку, предоставив остающимся любоваться его развевающейся пелериной.

— Нервы не выдержали, — с усмешкой сказал доктор Прюден, обращаясь к мсье Дюверне.

Дюверне ответил:

— Он только выиграл бы, если бы немного подождал. А я устал, сейчас пойду прямо домой. Ввиду таких событий выпью кофе.

Как известно, мсье Пуассиньяк и мсье Дюверне, кроме как в зале городского Совета, никогда не сидели за одним столом. В кафе «Абрикос» в силу негласного взаимного соглашения они приходили в разное время, не встречая друг друга. Если ситуация, вроде нынешней, способствовала потреблению чашечки кофе, а время было «ничейным», то выигрывал тот из противников, который раньше занимал благословенную нишу. Когда мсье Дюверне заглядывал в кондитерскую в неурочное время и замечал в глубине зала мсье Пуассиньяка, он задерживался у стойки, просил от нечего делать у мадам Вуазен две трубочки с кремом, после чего съедал их тут же, стоя, или, завернув в тонкую розовую бумагу, уносил домой. Если же мсье Пуассиньяк был тем, который заметил за овальным столом нежелательного для себя компаньона, он тоже брал два пирожных и покидал заведение без малейшего ущерба для своей гордости.

Торнтон Маккинсли не знал об источнике этой антипатии. Он знал, что поссорившиеся кандидаты в мэры являются лидерами двух противоборствующих группировок, но, однако, Маккинсли также имел возможность убедиться и в том, что все другие республиканцы От-Мюрей жили с демократами данного города в полном согласии. Когда он вчера затронул эту тему в беседе с Бреньоном, кюре ответил:

— Это не имеет ничего общего с политикой. Разные темпераменты, несовпадение характеров, чрезмерные амбиции. Покойный Дюмолен говорил, что если бы в один прекрасный день мсье Дюверне примкнул к республиканцам, то завтра же мсье Пуассиньяк встал бы во главе демократов.

— Поскольку Дюмолен давно поддерживал Дюверне, он сам должен был оказаться втянутым в политику, — обратил внимание собеседника Торнтон.

— Втянутым в политику? Как знать… — кюре поморщился, изображая сомнение. — Дюмолен, доложу я вам, не относился к такому сорту людей, он знал одну настоящую страсть: От-Мюрей. Здесь все ему было по душе. Он многое здесь сделал. Сейчас памятник, в свое время он образовал фонд старых дев, в прошлом году приобрел орган для церкви, не так давно статую в сквер… Нет, извиняюсь, Вольтера поставил мсье Пуассиньяк. Ведь мсье Пуассиньяк тоже состоятельный человек.

Вот все, что узнал вчера Торнтон от кюре Бреньона. Теперь, отвязавшись наконец от назойливых журналистов, он пошел в кондитерскую «Абрикос», что, очевидно, становилось для него уже привычкой.

В кондитерской он застал целое скопление народа. Мсье Вуазен вынужден был придвинуть к большому столу все имеющиеся стулья. Торнтон чувствовал себя здесь, как дома. Он просунул голову в окошечко и вежливо попросил:

— Мадам Мишелин, дайте маленький табурет для уставшего чужеземца. Один кофе и большой кальвадос!

В сумрачном помещении стало чуть повеселей. Мсье Дюверне, в некоторой степени герой дня из-за речи над гробом угасшего писателя, поднял голову от кипы газет, обратившись к режиссеру:

— Вся пресса сообщает о загадочной смерти Шарля Дюмолена. Наш «Голос юга» поместил заметку на первой полосе. Завтра следует ожидать сообщения о похоронах.

— Вы не послали в редакцию свою речь? — ехидно спросил Вуазен. Из-за недостатка места он стоял под стеной, держа в руках тарелочку с двумя трубочками.

— Жозе, — прошептала с укором его жена.

— Эти несколько слов я произнес от чистого сердца, а не для публикации, — пояснил задетый Дюверне.

— Однако же вы не преминули напомнить, что Дюмолен был вашим покровителем. Даже на кладбище вы сумели изжарить свое жаркое.