Черная перепелка

Не у всех врачей, кто в тот «бонусный» месяц успел воспользоваться услугами Сони, получилось подружиться с ней из-за нежелания «опуститься» до маникюрши. А вот Наташа с Тамарой в первый же день знакомства в благодарность за хороший маникюр пригласили симпатичную веселую девушку в рыбное кафе, что на пляже.

Там под белое вино душевно поговорили, еще выпили, затем переместились в квартиру Тамары, где пили холодное шампанское, заедая его клубникой.

Все три женщины были одинокие, вернее, незамужние. И если Тамара и не пыталась найти себе спутника жизни, то Наташа и Соня находились в поиске, а потому довольно часто меняли половых партнеров, что, собственно говоря, в основном и составляло содержание их душевных разговоров.

Основной спор троицы происходил как раз на тему, что лучше для женщины: относительный покой и одиночество или новые встречи, мужчины, надежды, любовь, страсть, разочарование — одним словом, «движуха».

И как-то так получалось, что именно ближе к новогодним праздникам все трое оставались один на один со своей неустроенной личной жизнью, причем какими бы путями они ни двигались к декабрю.

Словно все новые романы Наташи и Сони разбивались о твердый декабрьский лед, как хрупкое стекло.

И вот уже несколько лет они встречали Новый год втроем в квартире Тамары. Объедались, напивались, рыдали, пели, обзванивали своих бывших любовников, желая хоть как-то им насолить, испортить праздник, а иногда и провоцировали их, зазывая к себе, правда, никогда и ничем хорошим это не заканчивалось.

Тамара на эти проказы смотрела, что называется, сквозь пальцы — она просто развлекалась, глядя на разгулявшихся подруг, жалела их, но помочь ничем не могла, знала, что от мужчин только одни проблемы и несчастья.

Но в январе в жизни Наташи и Сони снова появлялись новые мужчины, а иногда на время возвращались прежние. Но как правило, они все были женаты.

Город Маркс — небольшой, и свободных мужчин не так много, а если и есть, то все какие-то неблагополучные, неустроенные, никакие. И в каждом таком вот ничтожестве (по мнению Тамары) ее подружки пытались найти какие-то положительные черты.

Она уже наизусть выучила все их оправдания:

«Он добрый, когда не пьет». «Он в постели ноль, но душа золотая». «Да он и не спит со своей женой, просто живут под одной крышей, детей воспитывают».

А потом оказывается, что и жены-то у них беременеют, и семейная жизнь такого вот кота-ходока плавно движется, как если бы и не было никакой Наташи или Сони.

Душевные раны залечивали по-разному. То отправятся втроем в областной центр на оперу или в филармонию на какой-нибудь эстрадный концерт. То купят путевку на неделю-другую в дом отдыха или санаторий местного значения, где будут тупо отсыпаться, танцевать вечерами с пенсионерами, ходить на лыжах зимой или на пляж летом.

На море же ездили поодиночке — трудно было запланировать отдых втроем, то отпуска не совпадали, то у кого-то денег не было.

А денег не было, в основном, у Наташи Кравченко. Все заработанное ею (а это небольшая зарплата медсестры плюс подработки уколами) она тратила на дорогую косметику, особенно помаду, да шерсть для вязания.

Ее шкаф в спальне просто забит был свитерами, кофтами и шалями с носками, которые она беспрестанно вязала.

Часть из них она раздаривала подругам или любовникам, остальное копилось и ждало своего часа.

Вязание стало для нее настоящим наркотиком. Когда бы к ней ни пришли, она встречала всех в толстом свитере или кофте, на диване — несколько незаконченных вязаных работ, повсюду спицы, клубки шерсти, и губы всегда ярко накрашены, даже когда их никто не видит и она дома совсем одна.

Соня же своим маникюром (особенно педикюром) зарабатывала больше Наташи, деньги копила, а накопив, спускала на духи. На ее туалетном столике всегда стояло несколько флаконов с драгоценными ароматами. Она разбиралась в брендах, знала, где, в каких интернет-магазинах и когда будут скидки, следила за этим, и когда получала очередную посылочку, радовалась, как ребенок.

Вещей у Сони было не так много, все дорогие, качественные, но и носились они подолгу, даже когда надоедали. А еще она очень любила шоколад. Горький, темный. В ее спальне под кроватью имелся небольшой чемодан, сохранившийся еще со времен детских (как она любила говорить, «пионерских») лагерей, в котором она хранила шоколад. Коробки, плитки, наборы, жестяные банки. Шоколадом она заедала стрессы.

— Да бог с ней, с этой Тропининой! — вдруг встрепенулась Наташа и цокнула чашкой по столешнице. — Я вот сижу и думаю, как бы нам поинтереснее встретить Новый год, а мысли снова и снова возвращаются к Максу. Вот смотрю на его старые кроссовки под столом, на его стол, за которым он много работал, делал назначения — словом, тратил время на писанину, вместо того чтобы оперировать… И мне не верится, что его уже нет здесь почти месяц! Что никто не ущипнет меня за щеку, не поцелует утром, типа, доброе утро, Натка. Он такой ласковый был, такая душка! Куда делся?

— Да уж… Тропинин ваш классный мужик был, — вздохнула Соня.