Черная полоса везения

Так мы и познакомились.

25 декабря

– Предлагаю сделать вылазку в центр, – Радик пробрался ко мне в комнату поздно вечером после чинного ужина всей семьей, – сходим в ночной клуб, развеешься, а то здесь тоска смертная, одни старики да трупы.

Я поежилась, иногда я его юмор не понимала. Я вспомнила, что мама как-то раз назвала Радика «странным», и он действительно был странный. Работал дома, писал какие-то компьютерные программы и продавал их потом заинтересованным лицам. Месяцами сидел в своей комнате, а потом пропадал по полгода неизвестно где. Но всегда возвращался домой, девушек к себе не водил. Мама тихонько поделилась со мной подозрениями насчет того, что Радик голубой. Я пожала плечами: не знаю, голубой Радик или бирюзовый, но он смотрит на меня глазами нормального, гетеросексуального мужика. Уж в чем в чем, а в этом я разобраться могу.

И еще у Радика было хобби: он занимался генеалогией, разыскивал своих предков и родственников друзей и знакомых. Несколько генеалогических древ висело у него в рамках на стене. Я пару раз изучала эти бесконечные знаки – имена – даты рождения и смерти, но меня это не зацепило. Мне не нравится копаться в прошлом, куда интересней смотреть в будущее.

– Давай выберемся, – я отодвинула журнал в сторону. – А куда?

– Да не все ли равно? – Радик улыбнулся. – Сколько тебе времени надо на сборы?

– Минут тридцать. – Я вскочила с дивана.

– Жду. – Радик вышел из комнаты и закрыл за собой дверь.

Я натянула свитер, джинсы и куртку, едва подкрасила глаза и взбила волосы руками.

– Все, я готова. – Я вышла в коридор.

– Старикам лучше ничего не говорить, – прошептал Радик, косясь в сторону закрытой родительской спальни. – А то начнут приставать: куда да зачем?

Я с ним согласилась, мы обулись и тихонько вышли из квартиры.

Ночью возле кладбища было страшно, и я инстинктивно прижалась к Радику.

– Боишься? – Радик обнял меня за плечи. – Не бойся, когда я рядом.

Я улыбнулась в темноте и взяла его под руку.

Ночная дискотека была самой обычной, разве что места поменьше, чем в московских клубах. Радик прекрасно танцевал, он постоянно здоровался и улыбался, из чего я сделала вывод, что он на этой дискотеке частый гость. И это тоже странно, если принимать во внимание его возраст. Радику было тридцать два года. Хотя на Западе это еще практически юноша.

В четыре утра у меня начали слипаться глаза, и я попросилась домой.

– Иди одна, я еще не собираюсь, – неожиданно грубо оборвал меня Радик. Я так и застыла с вытаращенными глазами. Он что, перепил?

Я молча пожала плечами и спустилась вниз, в гардероб, получать куртку. Когда я вышла на улицу, темень стояла страшная. Непонятно почему, но фонари не горели, группки подвыпившей молодежи стояли возле клуба и курили. Я втянула голову в плечи и отправилась ловить такси. На Окоповую улицу я добралась минут за пятнадцать, расплатилась с водителем и вылезла на свежий воздух. Однако в темноте я перепутала дом и остановила такси на три дома раньше. Проклиная себя последними словами, я побежала вдоль кладбища к домику Вадима. Неожиданный приступ панического страха заставил меня оглянуться – за мной по совершенно пустой улице быстро шел мужчина. Шапка натянута на самые глаза, он почти бежал. Перепугалась я страшно и бросилась бежать. До дома оставалось каких-нибудь пять метров, когда мужчина меня настиг и ударил в шею. Я упала навзничь и попыталась позвать на помощь, но мне в рот засунули какую-то тряпку, и я начала задыхаться. Мужчина волоком тащил меня на кладбище, я вырывалась, как могла.

Внезапно громкая польская речь, лай собаки, и свет фонарика спугнули грабителя. Мужчина кинул меня на старую могилу и бросился прочь. А ко мне подбежал старик с собакой. Он что-то громко спрашивал по-польски, очевидно, интересуясь, как я себя чувствую.

– Что? Что случилось? – К нам со всех ног несся Радик. – Господи, Лиза!

Мужчина кинулся ко мне:

– Ты жива? Прости меня, я побежал тебя догонять, но не успел…

Старик продолжал вопить на всю улицу, у меня страшно болел затылок.

– Он говорит, что на тебя напали. – Радик кивнул на старика с собакой. – Ты цела?

– Да, только голова болит! – Я поднялась на ноги и попыталась улыбнуться. – Только матери ничего не говори, у нее и так с сердцем плохо.

Радик обхватил меня за талию, и мы поковыляли домой.

Когда я проснулась, то не смогла пошевелить головой, шея опухла и страшно болела. Пришлось намотать на горло шарф и пожаловаться на простуду. Радик не отходил от меня ни на шаг, приносил то чай, то булочки в постель. Я поняла, что мужчина чувствует себя виноватым, ведь из-за него меня едва не убили.

В Варшаве мне оставаться больше не хотелось, и я решила: как только смогу шевелить головой, уеду домой, в свой родной город, зализывать раны…

31 декабря

Когда до Нового года оставалось три часа, я некстати вспомнила Максима, Марину Ванрава и весь прошлогодний кошмар. Мы сидели за столом – я, мама, Вадим и Радик.

Радик смотрел на меня с любовью, Вадим хмурился, мама улыбалась.