Черная повесть

Разбудил меня сильный толчок в бок. Мучительно не желая просыпаться, я сначала не придал ему особого значения, и даже попытался отмахнуться. Но повторный, еще более сильный толчок все же заставил меня открыть глаза. Моему взору предстало лицо Попова, походившее на кадр из мистического кинофильма. Освещенное лунным светом, оно представлялось каким-то неживым, плоским, бесформенным, и чем-то походило на призрак. Я даже вздрогнул. Ваня приложил палец к губам, призывая меня к молчанию, и указал глазами на дверь. Я повернул голову. Никто из ребят не спал. Все были на ногах, замерев в какой-то напряженной изготовке. В воздухе пахло паникой. Через мгновение мне стала ясна ее причина. Снаружи, возле домика, кто-то ходил. До моих ушей отчетливо донесся треск сухих сучьев, которые мы разбросали возле двери. На моем лбу выступил холодный пот. Сердце отчаянно заколотилось. Я вскочил на ноги, лихорадочно вытаскивая из кармана перочинный нож, который в последние дни на всякий случай всегда держал под рукой, и искренне сожалея, что в моих руках нет топора. Топор находился у Тагерова. Алан стоял возле двери, крепко сжимая его в руках, и отведя в полуразмахе чуть назад, будучи готовым обрушить его на всякого, кто посмеет зайти в домик. Но в домик никто не заходил. Постепенно шум снаружи смолк, и вокруг снова воцарилась тишина, которая представлялась уже какой-то гнетущей. Я на цыпочках приблизился к окошку и осторожно выглянул наружу. Ничего подозрительного не наблюдалось.

— Кажись, пронесло, — прошептал я.

Послышались вздохи облегчения.

— Наверное, опять это чудище приходило, — подала голос Лиля.

— А может, это просто какое-то животное? — предположила Юля.

— Может и животное. Но его шаги очень напоминали те, которые мы слышали вчера, — заметил я.

— Да, что-то похожее было, — согласился Тагеров.

Мы еще немного постояли, но так напугавшие нас звуки больше не появлялись. Затем все, кроме Алана, несшего дежурство, попытались вернуться в сон. Но сон этот получился каким-то беспокойным. Лично я провел остаток ночи в тревожной дремоте. Время от времени меня будили то чей-то пронзительный стон, то напоминавший предсмертную агонию хрип. В каждом из этих случаев я поднимал голову и испуганно озирался по сторонам. Так продолжалось до самого утра.

Когда в окошке забрезжил рассвет, я, решив предпринять последнюю попытку заснуть, стал переворачиваться на другой бок, и едва не охнул, ощутив, как сильно затекла моя правая нога. Она настолько онемела, что я практически ее не ощущал. Я, кряхтя, приподнялся, вытянул ногу вперед, и принялся тщательно массировать ее ладонями.

Сидевшая возле двери на дежурстве Ширшова, — ее очередь была последней, — вопросительно посмотрела на меня:

— Чего ты морщишься?

Я объяснил.

— А-а-а, — понимающе протянула она. — Слушай, Дим, ты еще будешь спать?

— А что? — поинтересовался я.

— Может, ты меня подменишь? Ей богу, с ног валюсь.

Я немного помолчал, а затем, решив, что уже вряд ли засну, благосклонно кивнул головой. На лице Лили появилась благодарная улыбка.

— Спасибо, — прошептала она, и кокетливо отвесила мне воздушный поцелуй.

Мой массаж, наконец, возымел действие. Кровоснабжение восстановилось, нога ожила, и я снова смог двигать ею свободно. Поднявшись с пола, я пододвинул рюкзак, служивший мне подушкой, вплотную к стене, чтобы он не мешался под ногами, и, чуть прихрамывая, вышел из избушки.

Снаружи было сыро и зябко. Деревья окутывал слабый утренний туман. Я поежился, вдохнул полной грудью, развел руки в стороны, потянулся, зевнул, и бросил взгляд на стоявшее невдалеке ведро. Оно было пустое. Я с сожалением подумал о дожде. Он бы сейчас не помешал. Одним березовым соком жажду не утолишь.

Прислушавшись к своему организму, я нашел свое состояние жутким до невозможности. Голова кружилась, в желудке нарастала тошнота, все тело ломило. Конечно, это не могло не подавлять. Я явственно ощутил, как во мне нарастает раздражение. Четвертые сутки без нормальной пищи, без воды, без привычных жизненных удобств! Когда же все это, наконец, закончится? Думают там о чем-нибудь эти проклятые геологи, или им на нас совершенно наплевать?

Я присел на бревно. В мутную белизну тумана постепенно вползал солнечный свет. Дверь домика скрипнула. Из нее появился Тагеров. Его лицо было помятым, под глазами красовались мешки, а само оно имело какой-то мраморный оттенок.

"Как изменился Алан!" — подумалось мне. В нем мало что осталось от того бодрого уверенного в себе, аккуратно причесанного, гладко выбритого щеголя, с которым я ехал в поезде три дня назад. Тагеров заметно осунулся, его глаза потухли, волосы на голове беспорядочно свалились в кучу, а щетина на щеках отросла уже настолько, что ее вполне можно было назвать бородой.

"Джигит-вакхабит, — мысленно усмехнулся я, после чего, потрогав ладонью собственный подбородок, подумал. — А чего я, собственно, на него пеняю? Сам такой же бармалей".