Черная радуга

– Кто? – так же между прочим бросил Матвей. Помолчав, староста ответил:

– Детишки дорогие.

На него, видимо, накатило, и он рассказал, что воспитал двух дочерей и двух сыновей, – все ублаготворены, все пристроены: кто кандидатом в кандидаты каких-то наук, кто управляющий, кто заведующий. И никто! никто из них за все залеты в нарко не навестил его.

– Боятся себя скомпрометировать, – квакнул кто-то.

– Боятся! – гаркнул Роман Эсхакович. – А я не боялся себя скомпрометировать, когда сам лично в молодости развешивал отстиранные пеленки во дворе? А теперь стал им не нужен. Раньше прибегали: папочка, машину покупаем, папочка, квартиру кооперируем… помоги! Когда же папочка высох – рыла отвернули! Разложилось общество… Заветы предков забыли.

И вот он оказался в канализации. Видать, и тут бугор, командует. Голос у него подходящий.

Он узнал Матвея – обнялись, даже всхлипнули.

– Его проверять не надо, – бросил Роман Эсхакович через плечо Быстрому. – Наш человек.

– Ты чего не дома? – спросил Матвей. – У тебя ж трехкомнатная, шведский гарнитур с переливами.

– Там такие переливы с утра до вечера, а в выходной соберутся всем кагалом воспитывать – вой будто по упокойнику. Тут я себя человеком чувствую.

Приличный костюм он еще не пропил, но вид уже имел обшарпанный, одно стекло очков треснуло, глаза даже не по-хамелеоньи, а по рачьи – от высокого давления вылезли – разъезжались. Академик подходил к штопору.

– А ты чего?

– Сели мне на хвост. Я девушку одну ищу – Лену.

– Есть тут… морда как печеное яблоко. Вон там в углу валяется. Не она?

– Скорей всего, нет.

Матвей вгляделся. Публика как на вокзале – есть и оборванцы, есть и прилично одетые. Один даже при галстуке, правда, засаленном. Вроде бы и знакомые лица мелькали. Кожухи, ватники постланы на толстую трубу отопления. Кто-то сидит на ящиках из-под водки. Из ящиков же сколочены импровизированные столики, на одном забивают «козла», на другом некто в кацавейке жарит на сковороде оленину – металлическая подставка, горит сухой спирт. Запашок так себе, дышать можно. Впрочем, после «Быстрого» у Матвея горело в ноздрях.

Более всего поражало то, что вокруг в изобилии стояла сивуха: водка, портвейны, бормотуха. Даже болгарский сухач где-то в дыму блистал медалями.

– Притыкайтесь, – сказал Роман Эсхакович. – Пьем по-северному: наливай, что видишь. А ты с «Быстрым» ко мне не лезь! – вызверился он на «турка». – У меня голос.

Он повернулся и махнул руками:

– Продолжим!

Хор из четырех бичей грянул:

И тут среди бутылок,
В дыму от папирос
Сидел, чесал затылок
И сам Исус Христос!

– Тарам-бум-бум, тарам-бум-бум, тара-бум-бум-бум, бум-бум-бум-бум! – нечеловеческим голосом захрипел солист. Матвея шатнуло к стенке, по которой слезилась вода.

Долго пороли похабщину пьяные бичи – своеобразную «Энеиду», сочиненную, видимо, одним из подземных бардов, сплошь непечатную, в узорах замысловатой матерщины.

Матвей такого никогда не слышал. Сначала ему было интересно, но потом из дыма к нему протянулся стакан водки, он его высосал – после «Быстрого» водка казалась томатным соком, приятно прокатилась по телу, – закусил горячей жареной олениной с луком («Откуда тут лук? Наверное, сухой…»), а потом приткнулся в свободном месте на трубе, обтянутой стекловатой, – настоящий матрац с подогревом, и его сморило. «Тут меня не найдут», – подумал, засыпая.

Проснулся сразу, с тяжким всхлипом, будто из омута вынырнул.

Первая мысль была: «Пожар!» В глаза ярко било багровое пламя, качался огонь.

– Вздынь! – он узнал неповторимый голос Романа Эсхаковича. – Ну тебя и дотолкаться… Спишь как министр.

– Что? Горим? – от «Быстрого» и другой сивухи его била неудержимая, такая знакомая дрожь. – Опохмелиться осталось?

– Будет тебе опохмелка… – Фонарь, на стекло которого был надвинут почему-то красный светофильтр, качнулся вправо. – Слышишь, мусора ломятся?

Со стороны люка доносилось негромкое, но какое-то злое, напористое позвякивание.

– Мусора? Значит, и тут меня нашли… – Он мигом вскочил, но тут же чуть не упал.

– Эге… – в красном свете он различил протянутую кружку, поймал ее и выпил залпом. Ожгло, зажгло.

– Ну, спасибо! Куда тикать? У вас должны быть запасные выходы…

– Они не из балетного кружка. И у запасных выходов стоят. Только тут он заметил, что вокруг ничего не видно. Пригнулся. Что-то капало. Мысли привычно путались.

– Где все? Где «турок» – Коляша из Занзибара?

– Идем. – Он двинулся вслед за покачивающимся красным кругом фонаря. В голове в такт шагам ухало.

– Вот.

Красный блик осветил сбоку в стене овальную дверцу, вроде бы железную. «Как на подводной лодке», – вспомнилось.

– Приложи руку.

Он приложил крупно тремирующую руку к дверце и ощутил сухой холод гранита. Вдруг на дверце зажглось изумрудное изображение Зеленого Змия!

– Теперь дохни сюда. От души, не как в нарко.