Черная радуга

То не Стрибог седой ветер поднял на Русь
Не Перун — громобой запустил молынью
То сходились две рати огромные
Рати полные и могучие
В черном небе исчезли звездочки
Светел месяц за тучи спрятался
То поганый ворон бьет лебедя
Бьет стальным когтем птицу белую
То не Хорса лик красен поутру
А пожарищ угли багряные
Богатырской кровью политые
Во Днепре реке воды алые
Поднялись они на три локотя
И разлилися вровень с берегом
Нету русичу дел до этого
Может сдачи давать он умеючи
Но не может он первым выступить
Чтоб душой поболеть за Русь — Матушку
Будет он сидеть на завалинке
Будет он сидеть да поглядывать
А еще меж собой думу думати
А не дело благое делати
………………………………..

Безымян слушал, и кулаки его сжимались все сильней. Он бы заплакал, но не умел. Сказал старец в своей песне что-то обидное и важное. Но что, Безымян не понял. Просто почувствовал. И чем больше он пытался в горячке разобраться, тем дальше уходил верный ответ. Парень отвлекся, забыв о том, что сказ продолжается. Спохватился, да было уже поздно. В гробовой тишине низкий и полный голос певца произнес:

…………………………………
Коли мед — пиво пить так уж досыти
Коли ворога бить — так уж до смерти.

Старик допел. Взятая последней, струна загудела, словно тетива могучего богатырского лука. Безымян вздрогнул, словно пущенная умелой рукой стрела поразила его в самое сердце.

Странник тем временем принялся рассказывать о землях, где доводилось ему бывать. Он говорил о том, какой урожай собрали соседи, о лихих людях на дорогах, печенежских набегах и свирепых битвах на границе со степью. Призывал учиться ратному искусству. Селяне слушали и кивали. Договорив, старик поднялся, поблагодарил за радушный прием и бережно уложил в суму гусли. Его просили остаться на ночь, но певец отрицательно повел рукой и, сказав: «Род с вами», — двинулся к лесу.

Когда путники исчезли из виду, народ еще немного посетовал на жизнь и начал расходиться. Те, кто хитрее и продуманнее, сразу же обо всем забыли, выбросив песню из головы, а Безымян не смог. Слишком глубоко в душу она ему запала. Послушал, и захотелось расплакаться, словно мальчишке. Вот бы самому так бродить: незнакомые места, новые люди. Может, и за Русь матушку доведется постоять. А если с ними попроситься? Не возьмут. Странный народ эти певцы. Уплелись, на ночь глядя, даже не передохнули. «Уж не в чащу ли они направились? — Подумал полянин. — Пропадут ведь. Места глухие». Хлопнув от досады по лбу, Безымян бросился вслед и едва нагнал старцев в пролеске.

— Может, не стоит туда ночью? Заблудитесь.

Старик, прищурившись, внимательно посмотрел на Безымяна.

— Спасибо за заботу, мил человек. — Произнес он. — Только темнота нам не помеха.

Тут Безымян понял, что старик не храбрится, а это на самом деле так. Непрост был этот дед. Лицо посечено, все в шрамах. На правой руке два пальца срублено. Сам горбатый, но грудь могучая. Во взгляде сила великая. Сразу чувствуется: не калека перед тобой, а умудренный опытом боец. Воинский навык временем не изведешь.

— Вижу, спросить о чем-то хочешь, но не решаешься, — подбодрил певец. Безымян проглотил вставший в горле ком и произнес:

— Ты воевал, дедушка?

— Было время. Не это ты спросить хотел.

Безымян вытер рукавом выступившую на лице испарину.

— Я правильно понял? Ведь, вы не просто так заходили?

Старец положил увечную руку на плечо Безымяна и тихо произнес:

— Будет беда. Потому и ходим, чтобы людей разбудить.

— А я смогу чем помочь? — Вырвалось у парня.

Испугавшись, что сболтнул не то, он пристыжено опустил голову. Однако старик не разозлился. На челе певца пролегла лишняя морщинка.

— Нет на твой вопрос прямого ответа. Одно скажу: слушай, что тебе сердце подсказывает. Так и поступай.

Безымян поднял глаза и понял, что не рассердил странника.

— Слушай, дедушка. Видно сразу — ты человек бывалый. Может, я сказ про тебя слышал? — Приободрившись, спросил полянин.

— Может, и слышал, — ответил старец.

— Я Безымян, а ты кто? Назови себя. — Попросил парень. В этот миг в чаще ухнула ночная птица. Безымян не смог побороть любопытство и посмотрел в темноту, а когда вернул взгляд обратно, стариков след простыл. Растворились, будто их и не было.