Черная река. Тоа-Тхаль-Кас

Охотничий сезон, допускающий отстрел безрогих оленей, помогает предотвращать подобные опустошения, но только если он объявлен на основании точных собранных данных. Сокращая численность животных, отстрел безрогих оберегает зимние пастбища от перегрузки и поддерживает здоровое и продуктивное поголовье. Для сохранности вида численность особей не так важна, как наличие запасных пастбищ на случай лютой зимы. На беду, во время такого сезона закон разрешает стрелять в любого оленя, в результате чего страдает группа, очень важная для сохранения поголовья, — яловые самки, которых всегда довольно много в любом здоровом стаде.

Яловая олениха или лосиха — это самка, либо почему-то не давшая приплода за лето и осень, либо молодая, ожидающая своего первого стела в следующем году. Если самка теряет детеныша весной, то обычно это происходит сразу же после его появления на свет. За лето и осень не обремененные потомством самки нагуливают крепкое здоровье, и им легче пережить трудную зиму, чем любому другому члену стада. Они почти всегда дают приплод следующей весной. Благодаря хорошему состоянию здоровья матерей появляется самый крепкий и здоровый молодняк. Таким образом, после тяжелой зимы группа яловых безрогих оказывается опорой стада, ибо обычно именно они улучшают породу.

Почти весь доход, получаемый государством от охоты, идет на защиту животного мира от охотников, но, увы, сезон охоты на безрогих привлекает в лес самых невежественных любителей, и они без малейшего щекотания совести устраивают бессмысленную, тупую резню. Эти: люди чувствуют себя в полном праве убить медвежонка, олененка, цаплю, гагару, болотного луня, сову, орла, лисицу, бобра, сурка, пищуху. Разнесут из ружья на куски и оставят гнить в лесу. Животный мир в их глазах — пустое место. Охотники редко говорят о невыслеженных подранках, о подлой пальбе по оленьему стаду с расстояния в полкилометра (в результате — перебитые ноги, вывороченное мясо, простреленные внутренности), о калеках, которых не добили, потому что охотнику было лень подняться на холм поглядеть, нет ли раненых.

На своем веку я проинспектировал сотни охотников, а видел их еще больше и могу сказать, что нет бесчеловечной охоты, а есть бесчеловечные охотники. Если организованные охотники-спортсмены сами не очистят свои ряды, то это сделают за них те, кто считает охоту бесчеловечным делом. Ни навыки, ни снаряжение, не говоря уже о знании животного мира, нигде у нас даже не приближаются к приличному уровню. Многие «охотники» ходят в лес только раз или два в году и увечат животных в местах, которые только отпетый дурак выбрал бы для охоты.

Вероятно, олени и лоси, да и остальные звери предпочли бы самую лютую и гибельную зиму нашему сезону охоты на безрогих. Я теперь обхожу такие «охотничьи» участки стороной, забираюсь куда-нибудь подальше в глушь, туда, где нетронутой природе пока еще позволено самой о себе заботиться.

Несколько месяцев подряд от фермеров, егерей и многих охотников то и дело поступали сообщения о том, что на территории от Назко и озера Пеликан до озер Пэнтедж и Мильберн орудует волчья стая. Эта стая бродит по плоскогорью неподалеку от фермы, но скот не трогает. Чувствуя, что, пока мы не истребим этих волков, покоя нам не будет, мы — то есть Сэдсэк, конь Поки и я — отправились на запад. Чем выше мы взбирались на Гору, тем глубже становился снег. Сугробы приходились Поки по грудь, а иной раз он буквально нырял сквозь них. Чтобы он не запарился, я часто останавливался, разглядывая следы лосей. Сэдсэк с моими снегоступами и мешочком собственной провизии на спине тащился позади.

Когда я уже начал задумываться о том, успеем ли мы дотемна добраться до избушки у Открытой Воды или придется заночевать под сенью звезд, впереди появилось нечто. Из снежного вихря возник, словно выскочил прямо из сугроба, красноносый седобородый гном на резвой лошадке. Уши его ондатровой шапки [31] развевались как у гончей, штаны из медвежьей шкуры доходили до мокасин, а все остальное было скрыто под бобровой шубой. Не разберешь, где кончается лохматая лошадка и где начинается человек. Будучи по маловерию своему не в силах признать в нем духа — хранителя Горы, я догадался, что ко мне подключился восточный конец мокасинного телеграфа. Затем я узнал гнедого индейского коня, и мне стало ясно, что примерзший к нему всадник не кто иной, как Старый Джо. Лошадка шла бодро. Правило Джо гласит: «Почаще щепотку табаку ей в зубы, тогда и глисты не заведутся!»