Черная роза

Опять перед ее внутренним взором возникли жуткие, наполненные тихим шелестом и гулкими непонятными звуками, темные коридоры, бесконечные переходы которых, закрученные против часовой стрелки, сводили ее с ума. Весь дом был набит пугающими вещами, наподобие картин, изображающих красавиц, заколотых кинжалами, умирающих на Гревской[47] площади герцогов, именитых заговорщиков и неверных жен, утопленниц с распущенными волосами, задушенных в своих роскошных спальнях королей и прочие, столь же «экзотические» сюжеты.

– Что это? – робко спрашивала она молодого супруга. – Зачем тебе весь этот кошмар?

– Разве не красиво? – принимая задумчиво-меланхолическую позу и делая такое же лицо, в свою очередь, спрашивал он. – Посмотри, какая пронзительная, романтическая печаль! Разве тебя это не трогает?

Мари не могла понять, с кем из них не все в порядке. С ней или, все-таки, с Аленом? Странный дом все больше угнетал ее, поглощал ее жизненные силы и энергию. Она потеряла аппетит и сон, начала бояться собственной тени. В доме не было ни радио, ни телевизора, ни телефона, а ближайшие соседи жили на расстоянии пяти километров. Мари не с кем было поговорить, поделиться своими страхами и сомнениями. Кто такой Ален? Этот вопрос неожиданно возник у нее в голове, и она уже не могла от него отделаться.

Ее молодой и красивый супруг нигде не работал, но недостатка в деньгах, похоже, не испытывал. Дом был оборудован без обычных удобств и обставлен старинной мебелью не из-за недостатка средств, а в соответствии с изощренными вкусами его хозяина. Он должен был максимально походить на ту реальность мрачного средневековья, которая изображалась художниками на жутких картинах, развешанных по всем стенам. А может, интерьер жилища воссоздавал то, что родилось и жило в воображении его эксцентричного хозяина, месье Алена Шаррона, черноглазого молодого человека потрясающей красоты, с фигурой Аполлона и лицом прекрасного Нарцисса.[48] В отличие от последнего, в зеркала он не смотрелся, он их терпеть не мог и в доме не держал. Мари пользовалась своим карманным зеркальцем украдкой от супруга. В один из приступов панического ужаса, она решила, что вышла замуж чуть ли не за графа Дракулу![49] Убедив себя, вопреки всякому здравому смыслу, что ее молодой муж никто иной, как вампир, она решила во что бы то ни стало удостовериться в истинности этого.

Прокравшись в ночь полнолуния в спальню Алена, – они, по настоянию месье Шаррона, спали в отдельных комнатах, – Мари, замирая от ужаса, поднесла зеркальце к его лицу. Увы! Вопреки ее ожиданиям, прекрасное лицо молодого человека отразилось в зеркале, как и лицо самого обычного человека. Значит, он не вампир! Потому что вампиры в зеркалах не отражаются! Эту информацию Мари почерпнула из популярных «фильмов ужасов» и соответствующих книг.

Ночной поход с проверкой «на вампира» закончился тем, что месье Шаррон проснулся, выпучил глаза, увидев манипуляции с зеркалом у своего носа, страшно возмутился, и супруги в очередной раз поссорились. У Мари язык не повернулся объяснить, почему она решила прикладывать зеркало к лицу спящего мужа. Выглядеть такой дурой ей не хотелось, и сказать правду она не посмела. Зато Алену ночное происшествие дало основания предполагать, что у молодой жены серьезно расстроена психика, и ей необходимо подлечиться.

– Дом тут ни причем! – отмел он ее робкие попытки рассказать о своих страхах. – Это все твои нервы! Я живу тут уже три года и чувствую себя прекрасно!

Мари не нашла, что возразить, и молча удалилась в свою мрачную спальню. Ее бросало в дрожь при одном взгляде на высокую кровать с пологом, «точно такую, в которой задушили одну из любовниц короля Генриха»! Супруг с такой гордостью в голосе и радостным сиянием в глазах поведал ей это, что у Мари просто не хватило духу отказаться от столь замечательного ложа. Потом, немного позже, Ален рассказал жене, что разрушенный замок, который он очень удачно купил, по слухам, в давние времена принадлежал одному астрологу, чуть ли не самому Козимо Руджери, личному врачу и предсказателю Екатерины Медичи.

– Я сам – дальний потомок этого славного флорентийца! – высокопарно заявил месье Шаррон. – Фамилия моей матери Руджери, она итальянка, а мой отец француз.

Ален так увлекся рассказом о далекой Флоренции и славных людях из семейства Руджери, которые были мастерами определять судьбы по звездам, изготавливать смертоносные яды, исцелять от многих болезней, и вообще отличались тонким умом и недюжинными способностями, что не обратил внимания, как побледнела и испугалась его молодая жена. Ей все теперь казалось в супруге подозрительным, – и его тяжелый взгляд, и его вкусы, манеры, поступки, и даже его красота, неправдоподобно совершенная, которая раньше так привлекала ее. Раньше она боялась только дома, но постепенно ее страх начал распространяться и на мужа.