Черная роза

- Право же, не стоило себя утруждать из-за этих денег, Геза.

- Чепуха. Тем более мне по дороге. А кроме того, я хочу доказать вашему дорогому Карою, что его жена не зря трудится в кооперативе. Наш трудодень-это верный заработок.

- Все равно он не поверит. Чихать он хотел на мои трудодни, вы же знаете.

- Вы сами виноваты, Бёжике! Почему вы не получили в кассе за август? Или вы думаете, вашему председателю больше делать нечего, как только самолично доставлять

членам кооператива заработанные ими денежки?

Они посмеялись.

- Скажите, Геза, ведь вы знали, что моего мужа сегодня не Судет дома?

Для Бёжике - чего греха таить - приятно произнести эти слова.

- Гм, гм…

- Знали? Точно знали!

Оба помолчали. Тишину разорвала грубая брань - ругался Шайго.

- Геза, вы были там, напротив?

- Был. Он опять пьян.

- К вечеру всегда. Значит, вы пришли от него сюда. Это плохо.

- Почему?

- Карой очень ревнив.

- Он ему скажет?

- Пьяница на все способен.

С той стороны дороги донеслись приглушенные звуки. Там, понизив голос, разговаривали двое.

- Вы приехали не один?

- Да.

Из наступившего молчания можно было понять, что Бёжике разочарована. Даже несмотря на свою непоколебимую верность мужу.

- Бёжике, вы замолчали, будто я вас чем-то обидел.

- Пустяки. Я слушаю, что там делят между собой эти двое.

В самом деле, голоса на другой стороне дороги звучали громче, похоже, началась перебранка. Затем все стихло.

- Геза, послушайте! Там что-то случилось! Несколько мгновений оба прислушивались. Однако какое им дело? Геза решительно прервал это занятие.

- Вы помните, Бёжике?..

- А что я должна помнить, Геза? Я рада, что мне ни о чем не нужно помнить. Карой так ревнив! Я не смею даже вспоминать о чем-то, что было до замужества.

- Такой уж он деспот, ваш Карой?

- Именно. Но и вы тоже… хороши.

- Выходит, я тоже деспот?

- Нет. Только вы почему-то вспомнили меня после того, как от нас ушла жена.

- Гм. Ладно, Бёжике, на днях я загляну сюда, чтобы ни одна душа об этом не знала. Ну, будьте здоровы, спокойной ночи. Запритесь на все замки. Удивляюсь, как это вы не боитесь, Бёжике, одна-одинешенька, на краю света. Запритесь. покрепче,

Геза выжидает, пока запирается окно. Смотрит, не загорится ли свет в комнате у Бёжике. Нет, темно. И тогда только он уходит.

Гона наугад переходит дорогу и направляется к дому, полагая, что найдет собеседников на кухне. Где же еще? Однако кухня пуста. Фитиль в керосиновой лампе прикручен до отказа и чуть теплится, но ночные крылатые твари по-прежнему пикируют на слабый огонек. Нет, это уже больше не веселые бабочки, а червяки с опаленными крыльями, печальные души умерших, кружащиеся около огня.

Геза Гудулич смотрит на беспорядок, царящий на грязном, грубо выструганном столе, едва освещенном керосиновой лампой, и колеблется, заглянуть ли ему в комнату. Дверь в нее из кухни открыта, и чувствуется спертый воздух, идущий оттуда. Надо все же пожелать хозяину дома спокойной ночи.

Тень Гезы, опередив его, легла было к двери - и замерла. Из глубины комнаты прозвучал тихий, похожий на вздох голос женщины, словно пробудившейся от дурного сна:

- Давид, Давид, перестань… Не пей больше!.. Оставь на завтра…

Председатель хотел было позвать хозяина и сказать ему, как и положено: «Давид Шайго, до свидания». Но в этот момент в нос ему ударил крепкий запах самогона из стоящей на столе зеленой бутылки, и он подавил в себе это желание. «Ладно,- буркнул он про себя.- Ничего я ему не скажу». Пятясь спиной, чтобы не задеть стол с лампой, он вышел из дома.

Подойдя к кустам возле дороги, Геза остановился, прислушался. Может, он здесь? Затем позвал:

- Давид! Давид Шайго, это ты?

Совсем рядом девичий голос шепотом произнес:

- Это я, дядя Геза. Поехали домой.

3

Голову лежащего покрывал большой лист лопуха, а правая рука его с повернутой вверх ладонью покоилась на лбу, словно прикрывая глаза от света встававшей зари. Другая рука спокойно лежала на груди, как у людей, спящих глубоким сном. Под порывами ветра огромный лопух то и дело подрагивал, но казалось, что не от ветра, а от глубокого и сильного дыхания спящего.

На середине дороги или, может быть, чуть ближе к обочине лежал человек.

Светало. Края далеких, нависших над горизонтом облаков озарились фиалковым светом. В этот час от придорожных деревьев и кустов тянулись особенно длинные тени, они бросались в глаза резче, чем в любое другое время дня.

С жужжанием и стрекотом возвращались к жизни проснувшиеся насекомые, и лакомые до них летучие мыши еще метались по воздушным коридорам, образованным ветвями деревьев, выстроившихся в ряд. После теплой ночи почти не выпало росы. Осень опаздывала, застряв где-то в пути.