Черная сага

Встал и ушел. А мы остались. Сьюгред легла ко мне, и обняла меня, и зашептала:

— Муж мой, не верь ему, он лжет! Откуда ему знать о том, чего не видел? Ты как упал, а он следом вбежал — и закричал, чтоб ставили шатер и отнесли тебя туда, а следом сам пришел и мазал тебя мазями, обкуривал дымами, и ухо на груди твоей держал, а ты кричал, муж мой, ты…

— Что?

— Так, ничего, о ключнице рассказывал. О мальчике, который утонул. Тогда этот колдун встал и ушел туда, где ты упал, и… Я все видела! Сперва он все ощупал и обнюхал, потом развел в печи огонь, бросал в него какие-то коренья, огонь зеленым стал, заполыхал, а он стал приговаривать, хозяев вызывать… а после замер, на огонь уставился — и долго так сидел! Потом вскочил и говорит: «Вот оно как! Вот оно как!» Но я же тоже видела: огонь просто огонь, только зеленый. Не верь ему, муж мой, он лжет. Лжет! Лжет! Я…

И она заплакала. Я утешал ее. Я говорил: все хорошо, моя любимая, мы вместе, зимой у нас родится сын, все будут чтить его, а криворотые уйдут, мы одолеем их — Лайм вскроет пузырек, и колдовство… А Барраслав… А и действительно, подумалось, а Барраслав? И я спросил:

— А Барраслав когда пришел? И сколько с ним?

Она сказала:

— Меньше полусотни. Пришли они, когда уже темнело. И Барраслав сразу сказал, что биться с криворотыми нельзя, а нужно отходить, иначе…

Вновь она заплакала! И вновь я утешал ее и говорил, и говорил, и говорил то, чему сам, конечно же, не верил. А что еще мне было говорить? Она — моя жена, и у нее под сердцем тот, ради кого… Да! Вот тогда-то я и понял, из-за чего тогда мать… ключница?.. из-за чего она тогда решила: «Мой он или не мой, но про меня он пусть забудет, но только был бы ярличем, и был бы счастлив он, а я…» И так и я: не срок уже мне думать о себе, теперь — только о ней, о Сьюгред, и о том, кто у нее под сердцем. И потому я говорил и говорил, и обнимал, и целовал, и снова говорил — и как был рад, когда она, утерши слезы, прошептала:

— Муж мой! Все будет хорошо! — и даже засмеялась.

А утром, выйдя из шатра, я бодр, крепок был, сошелся с Барраславом, Владивладом — и сели у костра, и говорили. А после Шуба к нам подсел. А после Лайм. И снова говорили. А после был сигнальный дым — мол, Кнас идет, их тьмы и тьмы. А уллинцы дымов не посылали. Ярл Владивлад был черен, но молчал. И Барраслав уже не говорил о том, что надо отходить. Теперь он говорил о том, где надо будет встать и как и чем встречать. И вспоминал, как бился в дальних странах. А я молчал. И Лайм молчал. Потом мы все ходили и осматривали поле. Потом я Лайма отозвал и сказал так:

— Прости, почтенный Лайм. Вот чем все дело кончилось. Я не такое обещал.

А он сказал:

— А, что теперь! Почтенный — это главное.

— Да, — сказал я.

Мы обнялись. Потом был пир, мы пировали. И Лайм тогда сказал, что завтра он поступит так: выйдет вперед и расстегнет ворот рубахи, достанет из-за пазухи волшебный пузырек…

Но Владивлад на это возразил, что надо бы… А Шуба, тот… А Барраслав… И даже моя Сьюгред, и та, не утерпев, стала давать советы! Один лишь я молчал, ибо я все уже сказал, все сделал…

Нет, не все! Вот еще б завтра честь не уронить, ибо Лайм прав: почтенный — это главное. А Барраслав… Вот где судьба и вот где боль! Вот где…

3

Я не хотел убивать Хрт, ибо прекрасно понимал, что ни к чему хорошему это не приведет, и потому долго от этого отказывался. Однако судьба есть судьба — и, прибыв на капище, я зарубил истукана Хрт и истукана Макьи, а после, уже на кумирне, прикончил и Хвакира, их каменного пса. Но, войдя в Хижину и увидев сидящих за столом двух стариков — пускай себе и неживых, но плачущих кровавыми слезами, я с отвращением отбросил меч. Не мог я их рубить! И тогда волхв, схватив отброшенный мной меч, начал рубить меня и пробивать мою кольчугу. И я, обливаясь потоками крови, упал. Конечно же, я мог упасть в обнимку с колыбелью, и тогда уже никто не уцелел бы на этой Земле — ни мы, ни криворотые, — но это было бы совсем уже постыдно, и потому упал я все-таки один. И горд был тем. И думал, что убит.

Но судьба рассудила иначе — и я остался жив. Когда я открыл глаза, то увидел над собой небо, облака, дружинников… и понял: значит, не все еще я сделал в этом мире. И не ошибся, да! Теперь я точно знаю, для чего мне была дарована жизнь.