Черная сага

Да не успела, ибо мы в это время как раз вошли в ту самую харчевню, мой муж потребовал много вина и много мяса, и чтобы вино было крепкое, а мясо было сочное – и так и было подано. И я подумала: вот, в самый раз, когда все будут заняты едой и питьем, нужно будет осторожно склониться к мужу и рассказать ему о том, что только что случилось с Акси и что он прежде говорил о колдовстве и о самом Лайме…

Да только я опять не осмелилась и скромно промолчала, ибо кто я такая и кто такой Акси, чтобы нарушать древний обычай? А посему мы, как всегда, трижды выпили – сперва за храбрых врагов, а после за острые мечи, а после за большую воду. Мой муж и его воины были веселы, благодушны и щедры, хозяин был очень доволен и, подойдя к нашему столу, почтительно спросил, куда же это направляются такие славные и храбрые удальцы. Мой муж сказал, куда. Тогда хозяин еще больше оживился и воскликнул:

– О, конечно! И как это я сразу не догадался! Ведь же сейчас в Стране Желтых Листьев особый, даже просто небывалый спрос на воинов. И платят им там сейчас очень хорошо. Ну а к кому, если это, конечно не секрет, вы собираетесь наняться?

Мой муж смолчал. Но я сразу заметила, как он насторожился. И хозяин, наверное, тоже заметил, потому что он рассмеялся и сказал:

– А, понимаю! Теперь у них там не так, как это было в прошлом году. Теперь, когда ярл Айгаслав убит и они все передрались и поразделились между собой, теперь разве поймешь, чей будет верх? Но вот вам мой совет: идите в Ярлград, к Барраславу.

– К кому?! – переспросил мой муж.

– К Барраславу, – повторил хозяин. – Это весьма достойный ярл. И щедр, как никто другой. И вообще, ярл Барраслав…

Но тут мой муж очень громко ударил ладонью по столу и очень гневно перебил его:

– Такого ярла нет, не было и быть не может! Есть Верослав, есть Владивлад, есть Судимир. Есть и другие! А Барраслава нет! Ты нагло лжешь!

На что хозяин только пожал плечами и сказал:

– Воля твоя, можешь не верить. Хотя куда разумней было бы сначала выслушать меня как следует, а уже только потом принимать какие-либо решения.

Мой муж задумался. А после нехотя дал знак – и хозяин принялся рассказывать о том, что же случилось за прошедший год в Ярлграде. Муж слушал и мрачнел все сильней и сильней. Великий Винн! Как моя мать была права, когда предупреждала: страшнее всего то, что происходит внезапно, а наибольшую беду приносит тот, о ком мы и в мыслях не думали! Как теперь этот Барраслав! А Лайм? Что Лайм! Он как раз вел себя в тот день очень достойно: уже после того, как мы встали из-за столов и вышли на улицу, он подошел к моему мужу и сказал:

– Почтенный Айгаслав! Да, я горел желанием сразиться с тобой и вызвал тебя на поединок потому, что мне тогда было бы очень лестно одолеть верховного правителя богатой и славной страны. Но так как ты теперь никто…

– То что теперь?! – гневно воскликнул муж.

– То теперь, – ничуть не смутившись, все тем же твердым голосом продолжил Лайм, – теперь я хотел бы сперва дождаться того дня, когда ты вернешь себе всю свою прежнюю власть, а уже только потом мы с тобой обнажим свои мечи один против другого. Но чтобы этот день наступил как можно скорее… то отныне в любых своих предприятиях ты можешь рассчитывать на меня как на самого себя!

Мой муж долго молчал, потом тихо сказал:

– Завидую тебе! Ибо не всякий ярл способен на такие слова.

– А! Что слова! – воскликнул Лайм. – Нас ждут дела!

А муж сказал:

– Великие дела! Дай руку, Лайм!

– Держи!

Вот так оно тогда все кончилось – честь честью, а о колдовстве никто даже не вспомнил. Но зато сразу началось…

3

Человек подобен птице; его речи – это ее перья. Бывают птицы черные и грозные, бывают яркие и неумолчные, а порой встречаются и такие, что сразу и не разберешь, какой они расцветки. Но если взять и ощипать всех этих таких как будто бы непохожих птиц, то нам откроется одно и то же неприглядное зрелище: тонкая шея, пупыристая кожа и тонкие кривые ноги. О крыльях я и вовсе умолчу, ибо они в ощипанном виде вообще ни на что не годятся. Я очень гневаюсь, если обнаруживаю в тарелке с супом эти обтянутые дряблой кожей кости, и я тогда могу потребовать, чтобы повару вырвали ногти.

Ну а вообще-то я весьма терпелив к чужим глупостям. Порой я даже могу снести и чью-то подлость, ибо у меня одно мерило для всех – полезен человек Державе или нет. Вот, скажем, Твердолобый. Если строго следовать закону, то его давно уже надо было бы ослепить, оскопить и посадить на кол. Но я его терплю. Мало того, я доверяю ему армию, я оказываю ему совсем уже никак не приличествующие его поведению почести. А почему? Да потому что Твердолобый полезен Державе. Однако как только его полезность будет исчерпана, в силу немедленно вступит закон. И так же и с моей женой – как только я пойму, что она больше уже не оказывает опасного влияния на моих сыновей, я тут же прикажу поступить с ней так, как и положено поступать с женщиной, надругавшейся над святостью супружеского ложа, а именно – вначале ее, обнаженную, выставят на три дня у позорного столба, и всем, кто того пожелает, будет позволено…