Черная сага

И это была истинная правда. Когда мы, вооружившись мечами и копьями, вышли к реке, то увидели, что у Подкидыша вместо рук были крылья. И эти крылья были очень большие и крепкие, не чета журавлиным, и вообще, таких крыльев мы никогда у птиц не видели. Да и сам Подкидыш нисколько не походил ни на какую птицу. Лицо его было белое как снег и перекошенное от боли. Подкидыш уже не размахивал крыльями, а просто стоял, опустив их вдоль тела. Женщины наперебой рассказывали нам, что прежде он пытался взлететь, но ничего у него из этого не получалось.

И так он никогда и не взлетел, хоть иногда тайком пробовал. Наблюдать за этим было очень смешно. И мы смеялись – но не все. А Подкидыш молчал. И терпел. И никуда он от нас не уходил, потому что прекрасно понимал, что лишившись рук, он стал совсем беззащитен, чужие люди запросто могли бы его убить. А мы его не убивали – он же ведь был вскормлен Макьей и обучен Хрт, он защитил нас от Чурыка. Так что, говорили мы, пусть живет, пусть кормится.

Но он не брал еды. Ходил, поглядывал на нас, или на небо, на пролетавших птиц, тогда же была осень, и молчал. Мы знали, что он скоро умрет. Ну так что же, говорили мы, все мы когда-нибудь умрем, так не жалеть же всех! И мы старались не обращать на него никакого внимания. И так, когда он уже никому не был нужен, он ходил среди нас пять, десять, двадцать, тридцать девять дней. А на сороковой день он умер – стоял, опять на той же пристани, смотрел по сторонам, молчал, а после зашатался и упал – и сразу умер. И хоть он тогда был безруким и грязным и гадким, но мы ведь все помнили, кем он был когда-то, и мы его почтили – снесли, обмыли и одели во все чистое, и положили возле Хижины, воздвигли ему жертвенный костер и подожгли – он загорелся…

И взвыл Хвакир! И так он тогда жутко выл, что, говорили, жутче не бывает!

И я эти слова про этот вой вспомнил тогда, когда мы уходили из Йонсвика, Гуннард командовал, мы все гребли, корабль бросало на волнах, и когда мы поднимались на гребне, я привставал со скамьи и очень внимательно смотрел на берег. Хвакира я там, конечно, не видел, но зато слышал вой – ужасный, мрачный, скорбный вой, так воют только по покойникам.

Но ведь я жив – сходил в Окрайю и вернулся, и вот я теперь опять был в Йонсвике, у меня был корабль и сорок воинов, и еще со мной был Лайм, который уже не был моим врагом. Зато, как мне сразу же поспешили рассказать, у меня теперь есть новый и очень достойный враг – руммалиец Нечиппа, который теперь зовется Барраславом. И этот Барраслав теперь сидит там, где раньше всегда сидел я, и ест из моей мисы, и пьет из моего рога, и отдает распоряжения моим рабам и даже моим младшим ярлам, тратит мою казну и воздает мои дары – и так изо дня в день, а ночью укрывается моим одеялом, ложится на мою подушку, к нему приходят мои сны… И пусть бы и пришли хоть раз! Вот я бы посмеялся! Вот пусть бы он увидел то, что видел я! Вот что я тогда сразу подумал! Но вслух ничего не сказал, а только спросил, почему этого человека зовут Барраславом.

– А потому что, – ответил хозяин, – «Барра!» – это их боевой клич. С этим кличем они пришли в Ярлград, взяли его, сожгли и разграбили, а Хрт, ярлградский бог, нисколько на них не разгневался, а даже наоборот – обещал им свою защиту. И они приняли ее – и поклонились Хрт, а от своей прежней руммалийской веры отреклись. А Нечиппа, этот совсем стал ярлградцем, потому что он теперь изъясняется только по-ярлградски и живет по ярлградским обычаям. А Хрт за это твердо держит его сторону, и поэтому уже не только Ярлград покорен Барраславу, но уже Ровск и Глур признали его старшим ярлом. А скоро покорится и Тэнград, да и остальные тоже не решаются даже подать голос против Барраслава. Так что один только Владивлад, ярл Уллина, пока что еще держится, но и этот, надо думать, тоже очень скоро подставит свою бороду под меч. Поэтому идите лучше сразу к Барраславу, нанимайтесь к нему, он и заплатит хорошо, и верх будет его. Идите безо всякого сомнения!

Я ничего на это не сказал. Мы расплатились с ним и вышли из харчевни. Обговорили все, как есть. И я сказал, что мы пойдем на Рубон, к Владивладу!

И в тот же день мы покинули Йонсвик. Прошли вдоль берега, пришли к устью Рубона, вошли в него и поклонились Хрт – там на холме есть капище, и там стоит его каменное изваяние. Я резал себе руку до крови и этой кровью мазал ему губы. А Хрт молчал. Я тогда еще мазал. И еще. И еще! А Хрт все равно молчал.