Черная сага

– Нет, знаешь! И прекрасно знаешь! Но ты страшишься уходить один, вот и тянешь меня за собой! Вот, думаешь, а вдруг они решат, будто и я с тобой был вместе против Хальдера! И тогда нас двоих… – Но тут он замолчал, махнул рукой, сказал: – А! Что и говорить! Не ярл ты, Айгаслав, – подменыш!

Подменыш! Вот что он тогда сказал! Я сразу вскочил, вырвал меч!..

Но все-таки опомнился, сел, помолчал. Потом тихо сказал:

– А, может, ты и прав. Ступай, Лузай. Я больше не держу тебя.

Он встал. А я сказал:

– А пусть я и не ярл. Но я тебя не назову. И брать с собой не стану. Уходи!

Лузай пожал плечами и ушел в землянку. А я сидел и думал, что когда ты только сам себе товарищ, то есть когда ты уже ни на кого не надеешься, но зато когда тебе нужно думать и заботиться только об одном себе и больше ни о ком, тогда все становится намного проще. Как жаль, что я только сегодня это понял! Подумав так, я встал…

И тут же из землянки вышла Сьюгред и призвала меня на пир.

На этот раз стол был накрыт куда богаче прежнего. И это неудивительно, потому что это же был стол для гостя, а не по покойнику. Меня посадили в красном углу, на почетной скамье. Рядом со мной сидел Лузай. Но не о нем был разговор, а только обо мне. И только в честь меня одного поднимали они здравицы. Сперва они пожелали мне великое множество острых мечей, потом храбрых врагов. А вот о большой воде упоминать не стали. Потому что все они были уверены, что никуда я от них уже не уплыву, что завтра я буду убит. Но никто об этом не говорил и даже не намекал на это. Торстайн просто встал и сказал:

– Не обижайся, гость, но так уже получилось, что больше нам сказать тебе нечего. Это вчера мы много говорили, потому что многие из нас в свое время очень хорошо знали Хальдера. А ты для нас – совсем чужой человек. И из чужой страны. Поэтому нам очень любопытно знать, кто ты такой и откуда. Так расскажи нам о себе, о своих родных местах, о своих родичах, о своих друзьях и своих недругах, и тогда мы с большим удовольствием снова поднимем здравицы.

– А за кого поднимете? – спросил я у него.

– За тех, о ком ты будешь нам рассказывать, – важно ответил Торстайн. – Вот ты расскажешь нам о своем отце, и мы выпьем за него. Расскажешь о брате – и выпьем за брата. А о жене – и за жену. И за твою дружину, если таковая у тебя имеется. И даже за твоих врагов, если они, конечно, достойны этого. И вот мы уже слушаем тебя. Итак, отец твой…

– Ярл, – сразу сказал я. – Звали его Ольдемар. Он был…

И я им рассказал об Ольдемаре – но, конечно, не все, а только о его самых славных победах. За это мы и выпили. Потом я рассказал о ключнице. Сказал, что своей матери я почти совсем не помню, а ключница мне заменяла мать, она пять лет не отходила от меня, Хальдер ценил ее и жаловал. И мы все вместе выпили за ключницу. А потом… Я сам не знаю, как это получилось, я вдруг сказал вот что:

– А братьев и сестер у меня нет. И я пока не женат. Но зато у меня есть невеста.

– И кто эта счастливица? – насмешливо спросил Торстайн.

– Дочь ярлиярла Руммалии, – нисколько не смутившись, сказал я. И так же важно продолжал: – Поэтому, как только я завершу свои дела здесь, у вас, то возвращусь домой и сразу соберу все свое войско, а войско у меня, как я вам уже говорил, весьма многочисленное и очень надежное, так вот тогда я опять пойду на Руммалию, сожгу ее дотла, пленю их хвастливого и трусливого ярлиярла Цемиссия, приставлю ему к горлу меч – и он отдаст мне в жены свою дочь! Я привезу ее в Ярлград, и она родит мне сыновей. Их у меня будет двенадцать, потому что ровно столько у меня уделов, в каждый удел я посажу по своему сыну, и они и будут моими младшими ярлами. А нынешних, мятежных младших ярлов, я всех казню, и после этого только один мой род будет владеть всей нашей Землей. И вот что еще очень важно: мои сыновья будут по своей крови, по своей знатности равны самим Владыкам Полумира. Вот так-то вот!

– Что ж, это весьма хорошо и разумно, – сказал Торстайн уже не так насмешливо. – Так выпьем за твою невесту!

И все выпили. Только один я тогда не пил, потому что я очень внимательно смотрел на Сьюгред…

Да! И она тоже не пила. А зато у них, то есть у всех остальных, уже крепко зашумело в головах – и они стали расспрашивать меня все сразу, наперебой, и обо все подряд: что мы в нашей стране едим и что пьем, и как мы веселимся, и как мы воюем. И я отвечал им со всей возможной подробностью. Потом Торстайн сказал:

– Люди мои! Пора знать честь! Наш гость устал. А завтра у него тяжелый, трудный день!

И пир закончился. Все разошлись. Мне – теперь уже одному – было постелено в трапезной возле огня. Лузая же куда-то увели. Я лег…

И сразу же заснул. И спал без всяких сновидений. Утром я проснулся свежий, отдохнувший. Никого рядом со мной в землянке не было. Я сел, привалился спиной к стене и принялся ждать. Ждал я достаточно долго. Потом пришла Сьюгред и спросила:

– Ты голоден?

– Нет, – сказал я. – Вернусь, потом поем.

Она вздохнула. Я спросил:

– Ты боишься за отца?