Черная Салли

Он повернул обратно, придерживая на плече тело Оливера. За ним последовал весь отряд. Вдогонку бойцам неслись выстрелы и крики, но они не отвечали. Они стремились теперь к арсеналу как к единственному убежищу, и, только когда захлопнулись за ними обитые железом ворота, бойцы смогли оглядеться и пересчитать оставшихся в живых. Еще трое из группы Бэнбоу остались лежать там, на улице. Теперь их оставалось семнадцать, считая легкораненых. У всех были бледные, но спокойные лица. Гоу стирал рукой кровь и грязь со щеки. Джим Бэнбоу держал на руках Салли. У девочки все платье было забрызгано чьей-то кровью. Джон Браун все еще не расставался со своей драгоценной ношей. Он бродил по двору, ища удобного места. Наконец он выбрал уголок у стены, под большой магнолией. Туда он положил Оливера. Юноша открыл мутные глаза и увидел над собой блестящие, словно лакированные листья.

— Папа, мы победили, правда? Мы в горах? Отец склонился над ним:

— Да, да, Оливер. Спи, мой мальчик… Он отвернулся, Оуэн молча захлопотал над братом.

— Капитан, федеральные войска уже у ворот, — подошел Кук, — я думаю, придется сдаться…

— Мы не можем сдаться, — устало возразил Браун. — Наших негров ждет линчевание, да и нас не помилуют. Нужно думать о людях, Кук.

— А заложники? — напомнил Кук. — Мы еще можем ценой их купить себе свободу.

Джон Браун покачал головой.

Дело зашло слишком далеко, — сказал он. Моряки скорее согласятся пожертвовать несолькими здешними плантаторами, чем выпустить нас из рук. Впрочем, можно попытаться.

За стеной раздались звуки горна. Стрельба прекратилась. Оуэн, выглянув, сообщил, что солдаты составили ружья в козлы и как будто собираются расположиться лагерем. Вдруг он сказал:

— Отец, сюда идет офицер с белым флагом. Мне кажется, это парламентер. Джон Браун подошел к окну.

— Что вам угодно, сэр? — спросил он громко.

— Я бы хотел говорить с вашим командиром, — донесся высокий тенорок офицера. У него было круглое лицо с небольшой курчавой бородкой. Разговаривая, он нервно поправлял пелерину своей шинели.

— Вы говорите именно с командиром первого американского аболиционистского отряда. Мое имя Джон Браун.

— Я явился сюда по поручению полковника Роберта Ли, командующего войсками Соединенных штатов этого округа, — прокричал офицер. — Полковник предлагает вам сдаться. Вы окружены со всех сторон. У вас нет другого выхода.

Джон Браун перевел дыхание.

— Я сдамся, если полковник даст моим людям — здоровым и раненым — уйти в горы, — сказал он, явственно произнося каждое слово. — Кроме себя, в обмен за моих людей я предлагаю взятых мною заложников.

— Это невозможно! — Офицер весь скривился. — Полковник требует безусловной сдачи всех бунтовщиков.

Вместо ответа Джон Браун поднял револьвер и выстрелил в воздух.

— Предупреждаю вас: на рассвете мы начнем атаку! — визгливо закричал офицер и, не выдержав парламентерской вежливости, погрозил кулаком: — Мы разгромим ваше проклятое гнездо!

НА РАССВЕТЕ

— Папа, смотри: пожар! — Оливер приподнялся и указал рукой на небо. Щеки его пылали. — Вон какое зарево!

— Нет, Оливер, это не зарево, это заря. — Джон Браун положил руку на лоб юноши: — Успокойся, дорогой.

Капитан встречал зарю у изголовья умирающего сына. За ночь новые морщины появились на лбу Брауна. Он страдал не за себя, к своей судьбе он был равнодушен. Его пугала участь людей, пошедших за ним, поверивших в него.

День обещал быть холодным и ясным. За стеной с первыми лучами солнца забили барабаны. Горнист заиграл зорю. Но обстрел начался не сразу. Морская пехота еще завтракала, и к голодным бойцам доносился запах поджаренного хлеба и каши, доводивший Кука до исступления. Позавтракав, солдаты неторопливо разобрали ружья, откуда-то притащили бревна и соорудили из них таран; к воротам арсенала подкатили небольшую пушку.

Бойцы Брауна угрюмо следили за этими приготовлениями. Джим Бэнбоу переходил с места на место, ища, куда бы поместить на время атаки Салли. Он понимал, что атаки целого полка вполне достаточно для того, чтобы покончить с их крохотным отрядом. Но ему нужно было чем-нибудь занять свой ум в эти томительные минуты ожидания.

Салли бродила за ним по пятам, а за девочкой как тень, ходил черный кот. Прист каким-то образом удрал из караулки и теперь все время терся у ног маленькой негритянки.

— Неужели они не пощадят даже детей? — спрашивал Джим Оуэна.

— Боюсь, что негритянских детей им будет даже приятно уничтожить, — отвечал Оуэн.

Появился Наполеон, ходивший проведать пленников.

— Ну, как они там? Ждут, что их придут освобождать? — осведомился Кук.

Глухой не расслышал вопроса, но понял его смысл. Он выразительно подмигнул и сделал вид, будто пьет из сложенной руки. Впрочем, никто в эту минуту не понял, что он хотел этим сказать.

Внезапно среди общего молчания раздался топкий голос Оливера:

— Папа, помоги мне взобраться на гору. Возьми меня на руки, папа, помнишь, как когда-то…

Джон Браун подхватил его под мышки и приподпял.

Оливер взглянул на него невидящими глазами:

— Как хорошо! Выше, папа, еще выше!…