Черная сирень

На лицо Калининой набежала тень.

«Какое прекрасное лицо… Будто скульптор небесный лепил!» – подумала Варвара Сергеевна.

Она погладила руку подруги:

– Не надо, Лара, не вороши…

Шумная компания командированных, к счастью, притихла, уткнувшись носами в меню.

– Варь, все нормально! Я не про это, я про любовь. Ты же спросила…

– А я разве про любовь спросила? – смутилась Самоварова.

Но Ларка, погруженная в себя, продолжала:

– Я поняла, что любила Игоря… Именно любила! Пока рядом была, значение этого слова не вполне понимала… Но каждый божий день, просыпаясь на отсыревшем матрасе, я сначала смотрела в клетку напротив, а только потом на свет, жалкий, будто краденый, но все равно – свет… И еще: я быстро поняла, что нас вряд ли убьют. Если мечталось, то только об одном: уж если убьют – так чтобы вместе с ним, одним моментом! Я стала заниматься йогой, приспособилась укладывать волосы, губы в кровь кусала, чтобы краснее были. И это была любовь! Беспардонная, обнаженная почти до самых костей и все, все в голове проясняющая… Как самое большое чудо в моей жизни. Благодаря ей я и выжила.

Ком подступил к горлу, но Самоварова все же спросила:

– Я не совсем понимаю… А Игоря ты как, тогда и разлюбила?

– Варя, я могла бы тебе сейчас наврать, как время от времени пыталась даже там врать самой себе. Сказать, что выжила только ради Игоря. Нет, там себе врать нельзя… Я не разлюбила Игоря, а поняла, что любила его в том времени, которое улетело вместо нас домой. Любовь – это наша сила или слабость. С Игорем была слабость: я боялась потерять, что имела. А с этим человеком была сила – не сломаться, не опуститься ради буквального – ради человека в соседней клетке.

– Так ты поэтому рассталась с мужем? История имела продолжение? Прости…

– Не так линейно. Я поняла, что больше не смогу любить из-за слабости. Вернулась домой – год по психологам, сама знаешь… Что теперь – тоже знаешь, живу одна.

– А напарник твой? Не пытался?

– Мы года два еще расстаться не могли… Так и продолжали жить в том плену, потому что кошмар был только наш, один на двоих. А все остальное, со стороны – только фразы, только слова… Но каждодневное, ежеминутное заставляло возвращаться обратно. Игоря я сама упустила… Не получилось у меня в прежний контур попасть. А того мужчину я не держала, и он выбрал семью. Знаешь, теперь я спокойна, что так все случилось. Любовь всегда подскажет, когда оборвать, чтобы сохранить.

– Никакой логики… Я сердцем тебя понимаю, а умом понять не могу! Правильно ты сказала, не знаем мы того языка.

– Не знаем и не узнаем. Но только он – истинный, как свет в дырке наверху или как твои воспоминания, над которыми ты имеешь абсолютную власть…

Самоварова, ругая себя, потянулась за новой сигаретой – обещала же себе до вечера продержаться на пяти.

– Так что с ним не так, с твоим-то кавалером?

Официант, симпатичный мальчишка, судя по всему, студент, подоспел к ним с двумя порциями сырников, облитых малиновым соусом и, театрально расшаркиваясь (что только прибавило ему обаяния), пожелал дамам хорошего аппетита.

– Вот, подполковник, большую часть жизни прожили, а сырники делать так и не научились. Или ты умеешь? Да не смотри ты так, нормально все. Забудь… Все с ним так, он даже готовить умеет, – попыталась отшутиться Самоварова.

– Да уж…

После внезапных и выстраданных Ларкиных откровений было глупо просить у нее совета.

За ажурной оградой террасы раскинулись кусты сирени. Сирень, еще неделю назад пышногрудая кудрявая красавица, теперь, словно вылинявшая собачонка, клонила ветки к земле.

Грустно, что все так скоротечно…

Зачем ему этот анализ?

Кому он не доверял: ей, уже несколько лет не имевшей физического контакта с мужчиной, или себе?

Даже Ларке стыдно признаться, как мучает эта жалкая бумажка, а что было бы, если бы Анька узнала, о чем на самом деле думает мать…

Абсурд…

Суши сухари – и обратно в дурку!

35

В последнее время Галине казалось, что усталость – единственное ощущение, которое способна дать человеку жизнь.

Все остальное – разноцветное, переливчатое, со сбитым дыханием, чечеточным сердцебиением – зависло на долгой паузе в пропахнувшей стиркой и жрачкой квартире.

Под нажимом семьи мать все-таки ушла с работы, и они с бабулей на время переехали к Галине.

В клубе все вернулось в привычное русло за одним исключением – теперь Мигель участвовал во всех шоу клуба лишь в качестве хореографа. Никаких женских ног на бедре отца своего ребенка, тем более у себя под носом, Галина больше видеть не желала.

Частные уроки, приносившие Мигелю хороший доход, за то время, пока Галина отсутствовала в клубе, он сумел раскидать по другим местам в городе.

Приезд сестры по разным причинам откладывался, и мать с бабкой это заботило не меньше, чем маленький внук.

Ольга давно уже существовала для семьи как совершенно отдельное, загадочное явление. Пташка-сестра словно вылетела из детских воспоминаний и старых фотокарточек в другую, неизвестную им жизнь.