Черная скрипка

Через минуту она спустилась вниз и разговаривала со мной, стоя в дверях:

— Футляр? Какой футляр?

— Той скрипки, что я вам принес.

— А, понятно. Я знаю, где он.

Она собралась подняться наверх за футляром, но я удержал ее за руку.

— Не надо, — сказал я. — Он вам пригодится. А у меня в Кремоне много других футляров.

Она улыбнулась.

— Ну, раз вы так щедры… Подождите меня, я сейчас вернусь.

Она отсутствовала несколько минут и возвратилась с теми самыми шахматами.

— Примите эти шахматы. Мне помнится, вчера вечером вы ими восхищались. А вам еще не поздно научиться в них играть. Ну что ж, мы квиты.

Мне столько хотелось сказать ей. Но я сумел лишь пролепетать:

— Карла… я хотел бы сказать вам… Вы самая…

Она положила палец мне на губы:

— Прошу вас, не надо ничего говорить. Возьмите шахматы и уходите. Мы увидимся сегодня вечером в театре.

Смеясь, она захлопнула дверь. На Венецию и на лагуну лег густой туман.

36

Жизнь — это театр, и дается в нем одно единственное представление.

В тот вечер голос Карлы Ференци был самым чистым и самым божественным из всех людских голосов. Он был в точности подобен голосу, звучавшему в моих сновидениях.

Вся Венеция собралась в «Ла Фениче» ради наслаждения послушать этот голос. Вход был свободный при условии, что вы будете в маске.

Театр был забит — от балкона до оркестровой ямы; все перемешались, все шумели, напевали, разговаривали. Тема разговоров была одна — Карла.

— Говорят, это самый красивый голос на свете!

Вскоре погас свет, и все смолкли. Поднялся занавес. Оркестр заиграл увертюру, и опера началась.

Несколько певцов и певиц сменяли друг друга с переменным успехом. К концу первого акта публика принялась кричать:

— Prima donna! Prima donna!

Все ждали Карлу. Ведь все пришли сюда ради нее.

Выход Карлы был только во втором акте. Когда она появилась на сцене, по театру пробежал ропот:

— Наконец-то!

— Это она! Карла Ференци!

Всеобщее напряжение и возбуждение дошли до предела.

Карла, вся необычайно воздушная, подошла к рампе и запела. В тот же миг на лицах зрителей отразилось волнение. Ее голос заполнил театр.

В конце арии она взяла такую высокую ноту и держала ее так долго, что у меня даже сердце захолонуло.

На мгновение весь театр затаил дыхание. Подобно странному всеобщему оцепенению, повисла тягостная тишина. Затем раздался шепот, несмелые комментарии, почти сразу же сменившиеся всеобщим гулом одобрения.

А потом — это было как взрыв — крики, аплодисменты, перешедшие в громовую овацию.

— Brava!

— Evviva la prima donna!^[10]

У Карлы был еще один выход — всего-навсего! И она опять пела. И опять повторилось волшебство.

Чуть только упал занавес, я помчался к ней в уборную.

Она, едва увидев меня и почувствовав, что я сейчас заговорю, даже не дала мне открыть рта:

— Ради Бога, молчите! Никогда ничего не говорите! Ни слова о моем голосе!

Как все прочие, я был восхищен, и она это знала.

— Я не провалилась, нет? Кажется, я держала ноту на несколько мгновений меньше, чем следует?

— Вы были просто великолепны! Какой триумф!

— А вы знаете, один скрипач из оркестра играл на вашей скрипке и говорит, что он в восторге от инструмента.

Я поблагодарил ее за комплимент и пробормотал что-то невразумительное. Она же, поправляя прическу, повернулась ко мне:

— Чтобы отметить мой успех, я сегодня вечером устраиваю еще один небольшой праздник. Не хотите ли присоединиться к нашей компании?

Я не знал, что ответить.

— Можете быть спокойны, никакой официальности и торжественности. Я пригласила только нескольких друзей, все будет очень просто.

— Я буду безмерно счастлив. Это моя последняя ночь в Венеции, и для меня не будет большего удовольствия, чем провести ее в вашем обществе.

— В таком случае договорились. Приходите в полночь. Я вас жду.

Он улыбнулась мне и повернулась к зеркалу. В дверь постучали. А вскоре уборная была буквально взята приступом, и толпа восхищенных поклонников скрыла от меня Карлу.

Я тихо удалился, но еще долго до меня долетали голоса из уборной Карлы.

Я вышел из театра, и душа моя разрывалась от двух противоположных чувств: счастья, оттого что я скоро опять увижу Карлу, и горя, оттого что затем я расстанусь с нею навеки.

37

Когда пробило полночь и я постучал в дверь дворца Ференци, у меня не было ни малейших иллюзий, я знал, что Карла никогда не будет моей и навсегда останется недостижимым сном. Кто был я? Всего лишь скромный скрипичный мастер, а она — дочь венецианского графа. Я — никому не ведомый ремесленник, который в полной безвестности трудится у себя мастерской, а ей только что вся Венеция аплодировала — да как! — в «Ла Фениче». Какой коварный бес подстроил так, что я встретил Карлу и влюбился в нее?

Открывший мне лакей узнал меня.

— Синьорина ждет вас, — сообщил он.

Я вошел и, еще снимая плащ, услыхал доносящийся из гостиной смех. Неслышно ступая, я прошел туда.