Черная скрипка

— Сейчас пока рано об этом говорить. Но если все пойдет хорошо, через месяц-другой.

Месяца через два скрипичный мастер снова задал вопрос о его опере.

— Сколько же страниц в вашей партитуре?

Иоганн не без удивления услышал свой ответ, причем произнесенный самым серьезным тоном:

— Сто шестьдесят семь.

— И сколько нот?

— Семнадцать тысяч шестьсот двадцать три, не считая пауз.

— И сколько вы уже написали?

Тут Иоганн промолчал.

По правде сказать, чем дальше он продвигался в сочинении своей оперы, тем все более призрачной и воображаемой становилась она.

20

Иоганн очень долго не решался признаться в этом старику-мастеру.

И однако как-то вечером все-таки не удержался. Семь раз он пытался записывать сочиненную музыку в тетрадь. И семь раз опера испарялась с ее страниц.

Они сидели за столом, ели фазанью курочку, запивая ее «вальполичеллой»^[6]. Уже пошел октябрь. Каждый вечер солнце чуть раньше скрывалось за лагуной. Особых поводов для пиршества не было, разве что смерть лета и появление первого инея. Вино, вобравшее в себя благоухание итальянской земли, было как мягкое напоминание о летнем зное и так стремительно отлетевшем блаженстве.

Иоганн уже было решился облегчить душу.

Эразм однако опередил его:

— Я чувствую, вы что-то хотите мне сказать.

Молодой человек долго сидел, не отрывая глаз от тарелки, прежде чем нашел в себе силы спросить:

— Как ты догадался?

Впервые Иоганн обратился к скрипичному мастеру на «ты». Но Эразм не оскорбился. В этот миг они чувствовали себя настолько близкими друг другу, что для того, чтобы воспринимать некоторые вещи, слова были лишними.

— Ну, это было несложно. Последнее время у тебя такой озабоченный вид. Скажи, что у тебя не так.

Карельски отпил глоток вина и в нескольких словах поведал историю с тетрадью.

— Иоганн, тебе, должно быть, приснилось. Подобные вещи случаются только во сне.

— Клянусь тебе, вовсе нет. Должно быть, существует нечто, не дающее мне писать.

— Чары?

Иоганн хотел сказать про черную скрипку, но в последний момент остановился.

— Быть может…

Он чувствовал за спиной ее присутствие, и оно наполняло его непонятной тревогой.

— В таком случае придется ждать, — произнес Эразм, вставая из-за стола и усаживаясь в кресло.

На шахматной доске черный конь защищал королеву. Иоганн тоже поднялся из-за обеденного стола и уселся напротив скрипичного мастера. Тот достал бутылку водки, и они продолжили партию, прерванную накануне вечером.

— Чего ждать?

— Что что-то произойдет.

— Не понимаю.

— Это называется надеяться. Придет день, и ты напишешь свою оперу. И сыграешь ее. Быть может, всего один-единственный раз, только для себя, но все равно сыграешь. Без надежды счастье на земле невозможно.

Иоганн медленно повторил вслед за Эразмом:

— …счастье на земле невозможно… Но счастье существует только в снах! Знаешь, я тебе об этом никогда не рассказывал, но, представь себе, ночью — той самой ночью, когда я лежал раненый на поле битвы, — ко мне пришла женщина… думаю, мне это приснилось, но с тех пор она является в мои сны…

— Подожди, когда сон осуществится и ты освободишься. В конце концов так происходит всегда. Надо только ждать.

— Долго?

— А время тут не имеет значения. Несколько секунд или несколько столетий, это одно и то же. Ожидание всегда кончается освобождением.

— Всегда? — спросил Иоганн.

— Всегда! — ответил Эразм.

Иоганн вздохнул и сделал ход. Черной королевой.

— Не знаю, хватит ли у меня терпения, — промолвил он.

Но решил ждать.

21

На следующий день, усаживаясь за шахматную доску, чтобы продолжить партию, которую они прерывали каждый вечер, Эразм сказал Иоганну:

— Прежде чем написать оперу, тебе нужно ее прожить.

— А знаешь, ты прав, — согласился Иоганн. — Мне это и в голову даже не приходило. Более того, я никогда не думал, что от того, что живешь, тоже может быть какой-то прок.

— Более того, я знаю, как сделать твою жизнь интересной.

— Да? И как?

— Тебе нужно отправиться на поиски сна, который постоянно возвращается к тебе.

— И где же его искать?

— Да где угодно по всему свету. Но главным образом в себе.

Иоганн удивленно взглянул на старого мастера. Потом, не думая, сделал ход слоном, отведя его на семь горизонталей назад.

— Каждой душе положен свой сон. И, видя каждую ночь в сновидениях эту прекрасную и странную женщину, ты подтверждаешь это правило.

— Прекрасней всего в снах то, что они не ставят никаких пределов и одаряют тебя любыми возможностями.

— Разумеется. Во сне возможно все.

— И как же сделать, чтобы так же было и в жизни?

Эразм ответил не сразу. Он долго не отрывал глаз от шахматной доски. Взял королевой слона Иоганна. Потом выпил глоток водки, взглянул на висящую на стене черную скрипку. И только после этого повернулся к Иоганну и произнес:

— Видишь ли, в конце концов сны необходимо разрушать.

22

В одно из ноябрьских воскресений, когда Венецию засыпал снег, Иоганн Карельски отправился в церковь Сан-Дзаккария, где отслушал вечерню. Когда же она закончилась, он, оставшись один в доме Божьем, опустился на колени и погрузился в молитву.