Черная смерть. История самой разрушительной чумы Средневековья

Моя любовь и я стояли, рты разинув,
Ведь раньше мы не видели чудес,
Способных поразить взор человеческий так сильно,
Как это делали живые губы и лучистые глаза прекрасной нашей незнакомки

[367].

«Вы говорите, что я выдумал Лауру, чтобы было о чем поговорить и чтобы все говорили обо мне»[368], – писал Петрарка другу, который, как и многие другие – при жизни поэта и позже – считал ее искусной выдумкой искусного выдумщика. Но таинственная женщина в стихах была вполне реальной. Ее полное имя было Лаура де Сад, и она была связана узами брака с предком печально известного в восемнадцатом веке маркиза де Сада, и Петрарка любил ее так же глубоко и искренне, как писал в своих стихах, хотя, возможно, его любовь не была такой уж целомудренной. У него были дети минимум от двух других женщин[369].

Мировая знаменитость, Петрарка обедал в кругу членов аристократической семьи Колонна, прогуливался по пляжам Неаполя с прекрасной королевой Джованной, бывал на аудиенциях с Климентом VI – если бы в четырнадцатом веке издавался журнал People, то этот поэт с прозрачно-голубыми глазами непременно оказался бы на обложке под заголовком «Сказочный Франческо!». Обычно нотариусы низкого происхождения не представляли интереса для знаменитого поэта, но, поскольку он разделял сожаление Колы о былом величии Рима, мечтательный Петрарка был увлечен смелой манерой поведения ди Риенцо. После их первой встречи поэт обратился к своему новому герою в письме: «Когда я думаю о нашем искреннем, честном разговоре, меня всего будто охватывает огонь, словно из самой моей глубины наружу вырывается истина»[370].

В мае 1347 года, пока чума двигалась на запад, Кола, обеспечивший себе политическую поддержку в Риме после своего возвращения из Авиньона, совершил переворот.

В сонную субботу девятнадцатого мая верные нотариусу люди захватили здания в муниципальном районе. На следующее утро, когда по улицам эхом разносился звон церковных колоколов, ворота Рима распахнулись, и Кола вошел в город так, как он, должно быть, тысячу раз представлял себе во сне: полностью одетый в рыцарские доспехи. Красное знамя свободы и белое знамя правосудия развевались над его головой, а рядом с ним ехал папский викарий. Перед Колой маршировала группа трубачей[371].

«Кола! Кола! Кола!» – кричала толпа. Нотариус, который выглядел особенно привлекательно в сияющих доспехах, поднял руку в знак признательности. Из толпы вышел ребенок – Кола взял протянутый девочкой букет и поцеловал ее. Затем снова загудели трубы, и Кола и его окружение, словно корабль, поплыли по засыпанным цветами майским улицам к столичному дворцу, где переворот завершился блестящей речью. Под одобрительные выкрики тысячи голосов Кола заявил, что готов умереть за Рим, поклялся вернуть городу его былую славу и пообещал посвятить себя делу равной справедливости для всех[372].

«Я думаю о Вас днем и ночью, – написал взволнованный Петрарка своему герою вскоре после переворота. – О, трибун, если Вам предстоит умереть в битве, сделайте это мужественно, ибо Вас, несомненно, с радостью примут небеса». «К сожалению, – добавил поэт в постскриптуме, – мои обстоятельства не позволяют мне участвовать в вашей священной войне»[373]. К счастью, никому не пришлось умирать за Колу, даже самому Коле.

Стефано Колонна пришел в ярость, услышав о перевороте, совершенном нотариусом. «Если этот дурак и дальше будет меня провоцировать, я выкину его в окно», – закричал старик. Однако остальные римские аристократы предпочли сидеть в полной боеготовности и ждать событий. Когда Кола позвал представителей знати в столицу, чтобы те присягнули ему, все они явились в Рим и торжественно положили руку на сердце в знак своей преданности. Это знаменитое собрание напомнило многим о том, что нотариус долгое время был любимым развлечением римской элиты, дерзким провокатором, которого хозяйки знатных домов приглашали на званые обеды, чтобы шокировать и позабавить высокопоставленных гостей. Возможно, Кола до сих пор оставался просто дураком.

Пока знать выжидала, Кола собирал титулы и примерял одежды. В последний день июля 1347 года нотариус, одетый в белую шелковую мантию, расшитую золотом, со знаменем того же цвета, украшенным солнцем, возглавил процессию к баптистерию Сан-Джованни. Там Кола, который недавно провозгласил себя рыцарем, погрузился в ритуальную купель, в которой, как говорили, император Константин вылечился от проказы. На следующий день, уже одетый в алое, Кола появился на балконе Латеранского дворца. Объявив Рим столицей мира, а всех итальянцев – римскими гражданами, новоиспеченный рыцарь обнажил свой меч и трижды рассек воздух – один раз по направлению на восток, один – на запад и один – на север. Восторг толпы подогревался стоящей неподалеку статуей Константина – из ноздрей коня императора текло бесплатное вино[374].