Теперь, когда ему больше не угрожала опасность быть против воли втянутым в какие-то темные дела, Войцех вполне чувствовал благодарность к неизвестным спасителям. И не только за то, что был цел и невредим. Если бы не похищение, не оказаться бы ему в Варшаве, не познакомиться бы с Лелевелем. Сызмальства окруженный просвещенными и образованными людьми, блистающими умом и талантами, Шемет с первого же серьезного разговора понял, как ему повезло. Молодой ученый, серьезный и скромный, по первому впечатлению не интересующийся ничем, кроме своих древних манускриптов, не раз поражал Войцеха неожиданностью высказываний, трезвостью взглядов, неоспоримой логичностью рассуждений. Общение с ним давало возможность задуматься над вопросами, которые давно беспокоили Шемета, принять решения на будущее, сделать еще один шаг по пути свободы. И первым таким шагом стало само определение свободы, возникшее в одной из долгих дружеских бесед.
-- Стало быть, свобода -- это главное для тебя? -- спросил тогда Лелевель. -- Делай, что хочешь, вот и весь закон? А как же долг, обязательства? Это что же, неволя?
-- Тот, кто делает только то, что хочет, -- парировал Войцех, -- зачастую раб своих желаний. Иногда свобода в том, чтобы не делать того, что хочешь, во имя чего-то большего. Или делать то, чего не хочешь. Но с одним условием.
-- С каким же? -- с усмешкой спросил Иоахим. Он словно знал ответ, но хотел, чтобы Войцех нашел его сам.
-- Выбор остается за тобой. Свобода -- это возможность выбора.
-- И что же ты выберешь сейчас? -- уже серьезным тоном поинтересовался Лелевель. -- Для тех, кто тебя знал, ты мертв. Хорошая возможность начать все сначала, по собственному выбору.
-- Возможность выбирать не исключает готовности следовать разумному совету, -- усмехнулся Войцех, -- съезжу домой, поговорю с отцом. Но сложа руки точно сидеть не буду.
-- Намекаешь, что я должен был выбрать сторону и взять в руки оружие? -- недовольно нахмурился Иоахим. -- Иногда лучший выбор -- это бездействие. Я не вижу той стороны, на которую готов был бы встать.
-- Твое оружие -- перо, друг мой, -- покачал головой Войцех, -- а мое -- сабля. Негоже сражаться тем, чем владеешь неумело. Главное, решить за что. И тут мы в одинаковом положении, Иоахим.
-- Возможно, ты прав, -- вздохнул Лелевель, -- но тянуть с решением не стоит. Ты когда ехать думаешь?
-- Как можно скорее. Вот только не знаю, как мне добираться. Ни денег на дорогу, ни коня, ни паспорта. Война кругом. А мы даже толком не знаем, что там происходит.
-- Не торопись, -- Иоахим в задумчивости забарабанил пальцами по столу, -- я попробую поговорить с теми, кто может знать новости не из официальных бюллетеней. И постараюсь найти способ снабдить тебя документами. Неделю потерпишь?
-- Это ты меня терпишь, -- рассмеялся Войцех, -- спасибо, друг мой.
В первые дни, после того, как Войцех рассказал Лелевелю о всех странных перипетиях, приведших его в Варшаву, Иоахим, предпринимая все мыслимые меры предосторожности, не раз наведывался в глухую улочку, где подобрал истощенного Шемета, чтобы разведать, не ищут ли его таинственные похитители. Но те, похоже, смирились с потерей пленника, и через некоторое время Войцех решился ненадолго и днем покидать дом нового друга. Отросшую за время походов и болезни бородку он сбрил, но усы оставил свисающими до подбородка , по польскому обычаю. Серый сюртук и слегка потертый зимний плащ с плеча Иоахима изрядно преобразили Шемета, и он не слишком опасался быть узнанным. Да и узнавать его, кроме владельцев черной кареты было некому.
Варшава произвела на Войцеха двойственное впечатление. Возможно, ей не хватало Петербургского блеска, его одетых гранитом набережных и широких площадей, способных вместить для парада целое войско. Но европейский лоск польской столицы был отшлифован временем и привычкой. Уютные кофейни, заполненные до отказа в морозные декабрьские дни, привлекали не только светскую публику, но и простых горожан, хорошенькие панночки в меховых капорах гуляли под руку со студентами, руки и передники у рыночных торговок были непривычно чисты.
Особое наслаждение Шемет испытал в лазенках, городской купальне, расположенной близ Пражского моста. В комнате, убранной зеркалами и диванами, уже было приготовлено все необходимое -- полотенца, гребни, щетки и губки, душистое мыло. Огромная ванна, обложенная свинцом, наполнялась из двух кранов холодной и горячей водой. Войцех блаженствовал чуть не два часа и вышел оттуда сияющий, как полная луна летней ночью.
После лазенок друзья направились к Висле, где в лучах лунного света, заливавших хрустальный лед, скользили на коньках веселые парочки, под звуки полкового оркестра. Близилось Рождество, и город веселился, словно забыв о нависшей над ним тревожной участи.