Черная стая(СИ)

События эти имели двоякие последствия. Полковые товарищи горячо сочувствовали юному корнету и, как могли, старались подсластить горькие плоды неуклонного исполнения воинского долга. Местная же шляхта, очевидно, усмотрела в произошедшем повод для оскорбленного достоинства и тщетных сожалений об упущенных возможностях. После дошедших в Тельши с некоторым запозданием известий об отклонении Государем плана Огинского по восстановлению Великого Княжества Литовского из западных провинций Речи Посполитой, многие паны горделиво удалились в свои имения, молчаливо выказывая свое неодобрение военным властям.

Тем более удивительным показалось Войцеху приглашение к пану Азулевичу, богатейшему из здешних помещиков. Внимание к простому корнету, в обход гораздо более влиятельных и заслуженных офицеров полка, несомненно, было связано с его происхождением и ходившими вокруг него противоречивыми толками.

О принятом приглашении Войцех пожалел еще до того, как сели обедать. Дам в числе собравшихся было всего две -- пани Анна Азулевич, взирающая на своего супруга преданными глазами, и его некрасивая вдовая сестра с потупленным взглядом. Дело, конечно, было не в самих дамах, а в их почти полном отсутствии. Если до того у Шемета еще могли быть сомнения в цели приглашения, то, при виде сосредоточенных и полных тревоги лиц гостей, самых богатых и родовитых местных помещиков, они полностью развеялись.

После обеда, по правде сказать, не только обильного, но и изысканного, несмотря на трудные времена, на которые жаловались все собравшиеся, дамы удалились так скоро, как позволили приличия. Слуги внесли трубки и ковенский мед, но хозяин все еще хранил молчание, в сомнении глядя на Войцеха.

-- Господин граф... -- начал Азулевич, и у Войцеха под доломаном забегали мурашки. В гости приезжать, определенно, не стоило.

Разговор велся по-польски, и хуже такого обращения могло быть только вежливое упоминание спорного княжеского титула Шеметов. Корнет Шемет был всего лишь обер-офицером, мальчишкой, которого сердобольный помещик решил как следует накормить. Граф Шемет... Титул делал Войцеха если и не главой собрания, то первым среди равных. Он мысленно послал ко всем чертям хозяина с гостями и приготовился к самому худшему.

-- Господин граф, -- вкрадчиво продолжил Азулевич, -- мы все, собравшиеся здесь, радеем о судьбах отечества в эту трудную годину. Несомненно, нам было бы желательно узнать мнение одного из представителей рода, оказавшего столь заметное влияние...

-- Пан Азулевич имеет виду Грюнвальдскую битву? -- усмехнулся Войцех. -- Это был единственный случай, когда Шеметы действительно оказали какое-то влияние на судьбы Речи Посполитой.

-- Пан Азулевич имеет в виду дружбу, связывающую уже не первое поколение Шеметов с Огинскими, -- с места в карьер встрял пан Тадеуш Рыльский, подкручивая вислый ус, -- мы, признаться, надеялись, что труды пана Огинского в Петербурге окажутся более плодотворными. Но теперь...

-- Теперь, когда стало совершенно очевидно, что государь более не прислушивается к его голосу, не стоит ли пану Огинскому обратить свой взор ближе к Отечеству? -- закончил мысль Азулевич.

-- Где ж можно быть ближе к нуждам Отечества, как не в столице? -- Войцех попытался сделать вид, что не понимает собеседника.

-- Разумеется, господин граф, -- с готовностью согласился Азулевич, -- но мы здесь более озабочены местной ситуацией. Надежды пана Огинского на воссоздание Великого Княжества Литовского не оправдались. Признаюсь, это горько разочаровало народ...

-- О каком народе пан говорит? -- вспыхнул Шемет. -- О поляках или о литвинах? Или, паче чаяния, о жмудских крестьянах, населяющих эти земли?

-- Мы говорим о шляхетских вольностях, пан Войцех, -- снова вмешался Рыльский, -- и о свободе.

-- Свобода... -- Войцех вздохнул, -- я ее, панове, искал, да не нашел. Но твердо знаю одно -- Бонапарт, растоптавший свободу своей родины, не принесет ее никому. Так что оставим этот разговор.

-- Как господину графу будет угодно, -- поклонился Азулевич, -- но у меня есть к пану просьба частного порядка.

-- Постараюсь быть полезным, -- учтиво ответил Войцех, -- в чем же ваша просьба, пан Азулевич?

-- Не имея чести лично быть знакомым с паном Огинским, я, тем не менее, хотел бы ему написать, чтобы донести до него настроения тельшинской шляхты. Я был бы премного благодарен, если бы пан соблаговолил передать мое письмо пану Огинскому с личной почтой, сопроводив его дружеской рекомендацией.

-- Это решительно невозможно! -- горячо заявил Войцех, вскакивая с места. -- Я не могу взять на себя ответственность за чужую переписку. Я прекрасно понимаю опасения пана, и тоже считаю перлюстрацию личной почты отвратительной. Но помочь в этом деле... Это граничит с нарушением присяги, пан Азулевич. Надеюсь, пан не считает меня на это способным?