Черная стрела

— Сэр, — отвечал Дик, — отец мой умер, когда я был еще ребенком. До моего слуха дошло, что с ним поступили низко. До моего слуха дошло, я не хочу ничего скрывать, что вы принимали участие в его гибели. И, говоря правду, я не могу ни успокоиться, ни честно помогать вам, пока не получу разрешения этих сомнений.

Сэр Даниэль опустился на скамью. Он подпер рукой подбородок и пристально взглянул на Дика.

— И ты думаешь, что я мог быть опекуном сына убитого мной человека? — спросил он.

— Простите, если я отвечу вам невежливо, — сказал Дик, — но ведь вы отлично знаете, что быть опекуном чрезвычайно выгодно. Разве все эти годы вы не пользовались моими доходами и не управляли моими людьми? Разве у вас в будущем нет расчета на мою женитьбу? Не знаю, что она может принести вам, но чего-нибудь да стоит. Простите меня еще раз, но если вы были настолько низки, что убили доверявшего вам человека, то, может быть, у вас было достаточно поводов для менее низких поступков.

— Когда я был юношей твоих лет, — сурово проговорил сэр Даниэль, — мой ум не был так склонен к подозрениям. А сэр Оливер, — прибавил он, — как мог он, священник, оказаться виновным в этом деле?

— Ну, сэр Даниэль, — сказал Дик, — собака идет, куда ей приказывает ее господин. Всем известно, что этот священник только орудие ваших замыслов. Я говорю совершенно откровенно, теперь не до вежливости. Я хочу, чтобы мне ответили так же искренно, как я говорю вам. А ответа я не получаю. Вы только предлагаете мне еще больше вопросов. Советую вам остеречься, сэр Даниэль, таким образом вы только увеличиваете мои подозрения, а не удовлетворяете их.

— Я отвечу тебе откровенно, мастер Ричард, — сказал рыцарь. — Я не был бы честным человеком, если бы сказал, что ты не возбудил гнева во мне. Но я буду справедлив даже в гневе. Приди ко мне с этими словами, когда вырастешь и станешь мужчиной, а я не буду уже опекуном, который не может отплатить за них. Приди ко мне тогда, и я отвечу тебе, как ты этого заслуживаешь — ударом в зубы. А до тех пор у тебя два выхода: или проглоти эти оскорбления, держи язык за зубами и старайся за человека, который кормит тебя и сражался за тебя в детстве, или — дверь открыта, леса полны моими врагами — ступай.

Решимость, с которой были произнесены эти слова, взгляды, которыми они сопровождались — все это поколебало Дика; однако он не мог не заметить, что не получил ответа на свой вопрос.

— Я ничего так не желаю, как поверить вам, сэр Даниэль, — сказал он. — Убедите меня, что на вас нет этой вины.

— Ты примешь мое честное слово, Дик? — спросил рыцарь.

— Приму, — ответил юноша.

— Даю тебе это слово, — сказал сэр Даниэль. — Подтверждаю моим честным словом, клянусь вечным спасением моей души и будущим ответом на суде Божием — я не принимал никакого участия в смерти твоего отца.

Он протянул руку, и Дик с горячностью взял ее. Никто из них не заметил священника, который в ужасе и с мучительным раскаянием приподнялся со своего места при этой торжественной ложной клятве.

— Ах, — сказал Дик, — пусть ваше великодушие поможет вам простить меня! Я был действительно негодяем, что не поверил вам. Но вот вам моя рука, я не буду больше сомневаться.

— Ты прощен, Дик, — ответил сэр Даниэль. — Ты незнаком со светом и его наклонностью к клевете.

— Я тем более виноват, — прибавил Дик, — что негодяи указывали не прямо на вас, а на сэра Оливера.

Говоря это, он повернулся к священнику и остановился на полуслове. Этот высокий, румяный, дородный, важный человек вдруг как бы развалился на куски: румянец исчез, все его тело ослабло; губы бормотали молитву. А когда Дик внезапно взглянул на него, он громко вскрикнул, словно дикое животное, и закрыл лицо руками.

Сэр Даниэль в два шага очутился рядом со священником и яростно потряс его за плечо. Подозрения Дика проснулись с новой силой.

— Пусть сэр Оливер также поклянется, — сказал он. — Обвиняли и его.

— Он поклянется, — сказал рыцарь.

Сэр Оливер безмолвно замахал руками.

— А, клянусь мессой, вы поклянетесь! — кричал сэр Даниэль вне себя от бешенства. — Поклянитесь здесь, на этой книге, — продолжал он, подымая упавший на пол требник. — Как! Вы заставляете меня сомневаться в вас! Клянитесь, говорю вам, клянитесь!

Но священник был не в состоянии произнести ни слова. Страх перед сэром Даниэлем, ужас при мысли о клятвопреступлении, охватившие его с одинаковой силой, душили его.

В это мгновение в высокое, расписное окно залы с треском влетела черная стрела и, дрожа, впилась в середину большого стола.

Сэр Оливер громко, пронзительно вскрикнул и упал в обморок на тростник, разбросанный по полу. Рыцарь в сопровождении Дика бросился во двор, а оттуда по ближайшей винтовой лестнице на зубцы стены. Часовые все были настороже. Солнце спокойно освещало зеленые поляны с разбросанными на них деревьями и лесистые холмы, окаймлявшие горизонт. Нигде не было видно следов нападающих.

— Откуда вылетела эта стрела? — спросил рыцарь.

— Из-за той группы деревьев, сэр Даниэль, — ответил часовой.

Рыцарь стоял некоторое время в раздумье. Потом он обернулся к Дику.