Черная стрела

— Ну, милорд, — сказал Дик, — молю святых, чтобы вы поправились и благополучно добрались до берега здоровым и невредимым.

— Это каким образом? — спросил Фоксгэм. — Добраться до берега здравым и невредимым? Разве это еще возможно?

— Судно качает, море бурно и опасно, — ответил юноша, — и, судя по тому, что мне удалось узнать от человека, который ведет нас, мы должны быть благодарны, если доберемся до берега, не замочив ног.

— Ага! — мрачно сказал барон. — Итак, расставание моей души с телом должно сопровождаться всякими ужасами! Сэр, помолитесь лучше, чтобы ваша жизнь была тяжелее, чтобы легче было умереть, а то всю жизнь судьба тебя ублажает, балует, а в последний час гибнешь в мучениях! Однако у меня на душе есть нечто, чего нельзя откладывать. У нас на судне нет священника?

— Нет, — ответил Дик.

— Ну, так вот, что я передам вам о моих светских делах, — продолжал лорд Фоксгэм, — вы должны быть таким же добрым другом мне, когда я умру, каким благородным врагом оказались при моей жизни. Я умираю в дурной час для меня, для Англии и для тех, кто доверял мне. Гэмлей, ваш бывший соперник, поведет моих людей; им назначено собраться в Холивуде, в большой зале. Вот это кольцо с моей руки будет служить доказательством того, что вы передаете мои приказания. Кроме того, я напишу на бумажке несколько слов Гэмлею, чтобы он уступил вам Джоанну. Но послушаетесь ли вы меня? Не знаю!

— Но какие ваши приказания, милорд? — спросил Дик.

— А, — сказал барон, — да, приказания. — Он, колеблясь, взглянул на Дика. — Вы приверженец Ланкастерского дома или Йоркского? — наконец спросил он.

— К стыду моему, должен сказать, — ответил Дик, — что не могу дать положительного ответа. Одно, я думаю, верно: так как я заодно с Эллисом Декуорсом, то, значит, служу Йоркскому дому. Если это так, то я стою за Йоркский дом.

— Хорошо, — сказал Фоксгэм, — превосходно. Если бы вы высказались за Ланкастерский, я, право, не знал бы, что делать. Но так как вы стоите за Йоркский, то слушайте меня. Я прибыл в Шорби для того, чтобы наблюдать за здешними лордами, пока мой благородный молодой господин, Ричард Глочестерский [2], собирает достаточно сил, чтобы напасть на них и рассеять их. Я сделал заметки о их силах, местах, где у них расставлены караулы, о расположении их войск и должен был передать эти заметки моему молодому господину в воскресенье, за час до полудня у креста святой Невесты, около леса. Я не могу выполнить своего обещания, но прошу вас, будьте так любезны, выполните его вместо меня. Смотрите, чтобы ни удовольствия, ни боль, ни буря, ни рана, ни чума не удержали вас; будьте на месте в назначенный час, потому что от этого зависит благо Англии.

— Я серьезно беру это на себя, — сказал Дик, — ваши распоряжения будут выполнены, насколько это доступно мне.

— Это хорошо, — сказал раненый. — Милорд герцог даст вам дальнейшие распоряжения, и, если вы будете разумно и охотно повиноваться ему, то можете не беспокоиться за свою судьбу. Поставьте лампаду поближе к моим глазам, так, чтобы я мог писать.

Он написал записку «моему достоуважаемому родственнику, сэру Джону Гэмлею»; потом вторую, без всякой надписи.

— Это герцогу, — сказал он. — Пароль — «Англия и Эдуард», а отзыв — «Англия и Йорк».

— А Джоанна, милорд? — спросил Дик.

— Ну, вы сами должны добыть Джоанну, как умеете, — ответил барон. — В обоих этих письмах я упомянул, что выбираю вас ее женихом, но вы должны добыть ее сами, мой мальчик. Вы видели, что я пробовал сделать это и поплатился жизнью. Большего не мог бы сделать ни один человек.

Раненый, очевидно, сильно устал. Дик положил драгоценные бумаги за пазуху, пожелал ему бодрости духа и вышел из каюты.

Наступал день, холодный и пасмурный, с налетавшими снежными вьюгами. Берег с подветренной стороны состоял из каменистых кос, сменявшихся песчаными буграми; дальше, в глубине, на небе выделялись лесистые верхушки Тонсталльских холмов. И ветер, и волнение на море улеглись, но судно медленно продвигалось, еле подымаясь над волнами.

Лаулесс продолжал стоять у руля. К этому времени почти все выбрались на палубу и с растерянными лицами смотрели на негостеприимный берег.

— Мы идем к берегу? — спросил Дик.

— Да, если не очутимся раньше на дне, — ответил Лаулесс.

Как раз в это мгновение «Добрая Надежда» так беспомощно поднялась навстречу волнам, а вода в ее грюме клокотала так громко, что Дик невольно схватил руку рулевого.

- Клянусь мессой! — вскрикнул Дик, когда нос «Доброй Надежды» показался над пеной. — Я думал, что мы уже пошли на дно, сердце у меня так и замерло.

На шкафуте Гриншив, Хокслей и лучшие люди двух отрядов деятельно разрушали палубу, чтобы построить плот. Дик присоединился к ним и прилежно работал, чтобы забыть о своем положении. Но и во время работы всякая волна, ударявшая в бедное судно, всякий его крен, когда оно медленно продвигалось среди валов, напоминали ему о непосредственной близости смерти и возбуждали мучительный ужас.