Люди на холме внимательно следили, как пришельцы поднимались на берег и как уходили в глубь страны между песчаными дюнами. Целую милю шли они за ними следом, готовые в любую минуту дать новый залп по усталым, измученным беглецам. Только когда Дику удалось наконец вывести своих спутников на большую дорогу и построить их в военном порядке, бдительные охранители английских берегов исчезли за падающим снегом. Они исполнили все, чего желали; они уберегли свои собственные дома и фермы, свои собственные семьи и свой скот, и их нисколько не беспокоила мысль, что французы разнесут огонь и кровь по другим деревням и селам английского королевства.
РЯЖЕНЫЕ
ЛОГОВО
Дик вышел на большую дорогу недалеко от Холивуда, милях в девяти — десяти от Шорби-на-Тилле; убедившись, что их больше не преследуют, оба отряда разделились. Слуги лорда Фоксгэма понесли своего раненого господина в большое аббатство, где было безопасно и спокойно; когда они исчезли за густой завесой падающего снега, у Дика осталась дюжина бродяг — все, что уцелело от его добровольческого отряда.
Многие из них были ранены; все до одного были взбешены неудачами и выпавшими на их долю трудностями; слишком голодные и слишком озябшие, они не решались открыто бунтовать и только ворчали да угрюмо поглядывали на своих главарей. Дик роздал им все, что было у него в кошельке, ничего не оставив себе, и поблагодарил за храбрость, хотя по правде, говоря, гораздо охотнее выбранил бы их за трусость. Несколько смягчив этим впечатление от длительных неудач, он отправил их группами и поодиночке в Шорби, в «Козла и волынку».
Под влиянием всего виденного на борту «Доброй Надежды» он оставил при себе только Лоулесса. Снег падал не переставая и все застилал вокруг, точно слепящее облако; ветер постепенно стихал и наконец исчез совсем; весь мир казался обернутым в белую пелену и погруженным в молчание. Среди снежных сугробов легко было сбиться с пути и завязнуть. И Лоулесс, шагая впереди, вытягивал шею, как охотничья собака, идущая по следу, изучал каждое дерево, внимательно вглядывался в тропинку, словно вел корабль по бурному морю.
Пройдя лесом около мили, они подошли к роще корявых высоких дубов, возле которой скрещивалось несколько дорог. Это место нетрудно было узнать даже в такую погоду. И Лоулесс был, видимо, рад, что нашел его.
— А теперь, мастер Ричард, — сказал он, — если ваша гордость не помешает вам стать гостем человека, который не родился джентльменом и которого даже нельзя назвать хорошим христианином, я могу предложить вам кубок вина и добрый огонь, чтобы обогреть свои косточки.
— Веди, Уилл, — ответил Дик. — Кубок вина и добрый огонь! Ради этого я согласен идти куда угодно!
Лоулесс, раздвигая оголенные ветви, решительно зашагал вперед и скоро дошел до пещеры, на четверть засыпанной снегом. Над входом в пещеру рос громадный бук с обнаженными корнями. И старый бродяга, раздвинув кусты, исчез под землей.
Когда-то могучий ураган почти выдернул громадный бук из земли вместе с большим куском дерна; под этим буком старый Лоулесс и выкопал себе лесное убежище. Корни служили ему стропилами, кровлей был дерн, стенами и полом была мать сырая земля. В одном углу находился очаг, почерневший от огня, в другом стоял большой дубовый ящик, крепко окованный железом; только по этим предметам и можно было догадаться, что здесь человеческое жилище, а не звериная нора.
Несмотря на то что вход в пещеру и пол ее были засыпаны снегом, в ней оказалось гораздо теплее, чем снаружи; а когда Лоулесс высек искру и сухие сучья засверкали и затрещали в очаге, стало уютно, как дома.
Со вздохом полнейшего удовлетворения Лоулесс протянул свои широкие руки к огню и вдохнул в себя запах дыма.
— Вот, — сказал он, — кроличья нора старого Лоулесса. Молю небо, чтобы собаки не пронюхали ее! Много я бродил по свету с тех пор, когда впервые удрал из аббатства, утащив золотую цепь и молитвенник, которые продал за четыре марки. Став паломником и пытаясь спасти свою душу, я побывал в Англии, во Франции, в Бургундии и в Испании; побывал и на море, а море — никому не родина. Но настоящее мое место, мастер Шелтон, только здесь. Здесь моя родина — вот эта нора в земле! Идет ли дождь, ветрено ли, апрель ли, когда поют птицы и цветы падают на мою постель, или зима, когда я сижу наедине с добрым кумом-огнем и малиновка щебечет в лесу, — здесь и моя церковь, и мой рынок, и моя жена, и мое дитя. Сюда я возвращаюсь, и здесь, молю святых, я хотел бы умереть.
— Ты прав. Здесь теплый уголок, — ответил Дик,— и приятный, и хорошо скрытый.
— Да, он скрыт хорошо, и это самое главное, — подхватил Лоулесс, — ибо сердце мое разбилось бы, если бы его нашли. Вот здесь... — сказал он, роя крепкими пальцами песчаный пол, — здесь мой винный погреб, и вы сейчас получите флягу превосходной крепкой браги.