Черная тарелка

«Куда дальше, знаете?» – спрашивает немногословный сопровождающий. Знаю, не первый раз. Я киваю головой и уже один иду по длинному коридору. Останавливаюсь у зашторенной двери и негромко стучу. Дверь немедленно открывается, Клава бросается мне на шею.

Мы долго стоим обнявшись, потом она целует меня в губы, отстраняется и говорит:

– Ты даже не знаешь, как я соскучилась…

Знаю. Меня самого трясет от желания, так хочется расстегнуть ее домашнюю кофточку, потом что-то там еще… Но Клава тянет меня на кухню, где все уже готово к ужину. Нет, кажется, не все. Клава роется в холодильнике и ворчит:

– Ну сколько можно им говорить, чтоб не брали рафинированное масло? Ты же его не любишь, правда?

Я заверяю Клаву, что мне до лампочки рафинированное или не рафинированное, с холестерином или без, что я умну ее салат хоть с машинным маслом, но вообще-то есть не очень хочется. Может, попозже закусим? Но Клава непреклонна: для кого я все это готовила?

Она заправляет салат, и мы садимся за стол. Вкусно. Особенно под холодную водочку, под «Царскую коллекцию», цепкий производитель которой добился своего – стал поставщиком двора.

Наевшись до отвала, я закуриваю. Клава от моей «Явы» отказывается и начинает искать свои сигареты. Давным-давно, пройдя в Палату, она, естественно, перешла на «Парламент». Обслуга в дом сигареты не приносит: считается, что Клавдия Николаевна ведет здоровый образ жизни и не курит, вот и приходится ей раздобывать курево самой и, как школьнице, припрятывать. Куда я сунула пачку?

– Мать нации не должна подавать своим детям дурных примеров, – подшучиваю я над временным руководителем России.

Клава дает мне шутливый подзатыльник и тут же находит своей «Парламент». Мы стоим у окна и курим. По освещенной лужайке проходит статный офицер внутренней охраны. Я снова не удерживаюсь от легкой подначки:

– Вот отправишь меня домой, можешь пригласить этого паренька.

Не сообразив сразу, что я намекаю на ее великую предшественницу, Клава поначалу дуется, а когда до нее доходит – смеется, гасит сигарету и берет меня за руку. Мы шествуем в Первую спальню России…

Потом мы лежим обнявшись, и при каждом нашем движении Главная койка державы слегка поскрипывает.

– Ну вот, – говорю я, – а если придется принимать, скажем, американского президента, сраму не оберешься. Раструбят на весь мир, что в России койки скрипят…

– А ты постарайся, чтоб мне обходиться без президентов, – в тон отвечает Клава.

И я принимаюсь стараться. Стараюсь во всех мыслимых положениях, да так, что, окажись в нашей спаленке Маргарита Куцая, в Главпрокуратуру немедленно пошла бы вот такая телега и меня бы привлекли за надругательство над символами российской государственности. Но Куцей, к счастью, с нами не было, мы были с Клавой вдвоем, и нам было хорошо. Просто замечательно.

Заснуть нам так и не пришлось. Еще затемно Клава грустно сказала, что мне пора: ей уже с восьми надо работать с документами.

Я одеваюсь. Клава провожает меня до двери, прижимается ко мне, целует и шепчет:

– Может, в среду получится… Тебе позвонят.

У подъезда меня ждет членовоз.

* * *

Светает. Членовоз везет меня сначала по Рублевке, потом по просыпающимся московским улицам. Прикрыв глаза, я думаю о нас с Клавой. Последние месяцы она пару раз намекала на неопределенность наших отношений. Может, и впрямь устроить всему народу праздник? Обвенчаться в большом красивом храме, чтобы были все наши, чтобы Его Святейшество самолично обвел нас вокруг аналоя, чтобы на Клаве была белая фата, а на мне черный фрак с белой гвоздичкой в петлице. Как было бы славно…

Но стоит мне представить себя в роли принца Филиппа, всякое желание идти под венец пропадает. А с другой стороны, я так люблю просыпаться рядом с Клавой…

2007

Из цикла «Братья Казановы»

Рассказы

Память

Начнем с начала – с коммуналки на улице Чехова, теперь Малой Дмитровке, с длинного темного коридора, по обе стороны которого прикрытые, полуоткрытые, распахнутые двери.

Двенадцать жилых комнат плюс чулан без окон, но тоже жилой, сорок три жильца – не больше и не меньше. Столько прописано в райотделе милиции и домоуправлении, а без прописки не то что жить, но и переночевать опасно: не ровен час настучат соседи, будут неприятности, большие неприятности.

Скипидарный запах мастики для натирки полов, котлет, нестираного белья, сортирный душок.

Сортир, кстати, просторный и чистый, гордость квартирного сообщества. Нет куркульских полотняных мешочков, как в других квартирах, где каждая семья хранит подтирочную бумагу отдельно. Такого здесь нет и быть не может, ибо живут здесь люди нового склада, сплошь ленинцы-интернационалисты, проникнутые духом коллективизма. Но в сортире без подтирки не обходятся и ленинцы. Так что из-за запотевшей водопроводной трубы выглядывает стопка аккуратно нарезанной газетной бумаги.