Чёрная Тень

— Он молчит, — сказал кто-то еще, — и просто стоит в дверях. Может, он немой.

Девочка в очках, лет тринадцати на вид — как по мне, так она не доросла еще до того, чтобы учиться вместе с ними, — подошла и уставилась на меня зелеными глазами.

— Почему он так лыбится? Может, он на занятиях по драматизму, а это его домашнее задание?

Три вполне разумные теории, подумал я, стоя на месте, как идиот. Где-то в промежутке между тем, как Фериус научила меня слушать глаза других людей, и тем, как она втолкнула меня в комнату, полную людей, которые знали друг друга, дружили и явно думали, что все они, в отличие от меня, особы важные и интересные, у меня развился практически полный паралич.

Скажи что-нибудь, идиот. Пошевелись. По крайней мере, отойди от двери.

Там, откуда я родом, ребята учатся вместе с той минуты, как войдут в Оазис, и до того дня, когда пройдут испытания посвященных. Неясно, чего я так испугался — я и раньше имел дело с незнакомцами; просто обычно я от них убегал, потому что они швыряли в меня разными предметами. Вести беседы в таких ситуациях было необязательно.

Один из студентов помахал мне рукой.

— Может, он слепой?

Я перешел от попыток изящно смыться к размышлениям, не переживаю ли я самый постыдно глупый момент в своей жизни. И решил, что это именно он.

Почему-то при этой мысли мне стало легче. Я завалил поручение Фериус, и у меня оставалось два пути: уйти с поджатым хвостом и признаться аргоси, что, после сражений с сильными магами и магами, владеющими заклинанием оков разума, после битвы с лучшим другом и победы над лорд-магом — да-да, над лорд-магом! — я не смог справиться с группой подростков (ладно — с группой мажористых подростков). Единственной альтернативой было — попробовать что-то другое.

Да пес с ним. Если я и провалю дело, так по крайней мере пущу в ход весь свой арсенал. Я выбрал наугад — девушку с короткими кудрявыми черными волосами, державшую на коленях огромную книгу. Как и остальные, она внимательно смотрела на меня, но пока что не произнесла ни слова. Я встретился с ней глазами и прислушался, мысленно отсчитывая секунды… одна… две… повернулся к остальным и прижал палец к губам.

— Шшш.

— Он только что шикнул на нас? — спросил парень на подоконнике. — Ты хотя бы учишься здесь?

— Я учусь прямо сейчас, — сказал я.

Малявка, та самая, в очках и с зелеными глазами, спросила:

— А что ты изучаешь?

Я снова взглянул на девушку с книгой, исполнился всей доступной мне уверенностью и непринужденностью — клянусь, если бы у меня за спиной была стена, я бы коснулся ее попой, плечами и головой для уверенности, — и сказал:

— Искусство.

В комнате послышались стоны вперемешку со взрывами смеха. Я позволил этой волне прокатиться по аудитории, подошел к девушке и протянул ей руку.

— Келлен, — сказал я.

Она одарила меня кривой улыбкой, и я понял, что она считает меня слегка нелепым, но все равно пожала мне руку.

— Крессия, — произнесла она с певучим гитабрийским акцентом. — Ты всегда такой странный, Келлен?

Не пропустив ни такта в музыке, я сказал:

— Всегда. Честное слово.

Кто-то похлопал меня по плечу и прошептал так, что услышали все:

— Друг, если ты ищешь любви, ты на ложном пути. Крессии… мы не по вкусу…

Мне понадобилось несколько секунд, чтобы сообразить, что он имеет в виду. Когда до меня дошло, смеялись практически все, включая Крессию. Ладно, заметка для будущих попыток пофлиртовать: не приударять за девушками, которым нравятся другие девушки.

Парень на подоконнике поднял руку так, словно держал бокал.

— За… Келлен, да? За Келлена, парня, осмелившегося сделать попытку, обреченную на трагическую развязку.

— За Келлена! — провозгласили остальные.

Я ухмыльнулся и отвесил несколько поклонов.

Потом все пошло не так уж плохо. Я произвел впечатление романтичного дурака, пусть и странноватого, но зато не какого-нибудь отморозка. Когда они убедились, что я умею не терять головы, они мною даже заинтересовались. Следуя методу Фериус, я отвечал почти на все вопросы встречным вопросом, позволяя ребятам говорить, подмечая, что для них было важно, играя роль тишины в музыке, которую мы создавали вместе. Вскоре мне это уже почти нравилось.

Я продолжал притворяться дальним родственником Сенейры, и по вопросам, которые мне о ней задавали, пытался больше узнать о ней самой и о ее семье. В целом студенты вроде хорошо к ней относились, разве что один и тот же разговор шел по несколько раз — как припев, в котором почти не было разнообразия.

— Не могу дождаться, когда она вернется, — сказала одна из девушек. — Конечно, она пропустит много занятий, но к концу семестра все равно будет первой по всем предметам.

Раздалась пара смешков, напоминавших ударные в нашей музыке.

Еще один студент вступил в разговор, не теряя ритма.

— Сенни удивительно талантливая. Она отлично успевает по всем предметам. Ей, кажется, даже заниматься не надо.

Крессия, которая нравилась мне все больше, стала контрапунктом к этой мелодии.