Черная вдова

Задали мне хлопот эти смены одежды! Время, затраченное на ночные наблюдения за линяющими паучками, оказалось ничтожно малым по сравнению с теми заботами, которые отняли определение числа возрастов и линек. Приходилось содержать пауков в стеклянных банках и за каждым вести тщательные наблюдения. Попутно за неделю мы собирали множество пауков, измеряли их и строили вариационные кривые. Каждый возраст имел свои немного изменчивые размеры. После кропотливой работы стало возможным определить, к какому возрасту относится тот или иной паучок. Отступиться от этой работы никак нельзя. Она шла попутно с определением ядовитости каракурта в течение всей его жизни. Тем более, что по этому поводу ранее публиковались самые разнообразные и противоречащие друг другу сведения. Неизвестно было и число возрастов.

Сила его яда

О ядовитости «черной вдовы» как у нас, так и за рубежом существовали различные суждения. Почему-то считали, что у паучков-малышей яда вовсе нет. Без яда вроде бы должен быть и самец. А самка якобы становится ядовитой, по одной версии — только когда у нее появлялись красные пятна, по другой — только в самое жаркое время года, впоследствии утрачивая силу яда. Высказывались и другие суждения. Но это, по существу, были одни догадки.

Чтобы раз и навсегда выяснить зависимость ядовитости от возраста, пола, сезона года, голодовки или упитанности и тому подобного, нужны были точные опыты. Для опытов необходимо много морских свинок, уже испытанных, безропотных и терпеливых животных. Но ради них потребовалось бы создать в Мурат-Али целый питомник. Ни денег, ни дополнительных помощников у меня не было, а дел нам с Маркелом хватало и без того с излишком. Но выход нашелся. В нашем институте существовал питомник свинок, белых крыс и мышей. На них ставились различные опыты, в том числе и такие, которые не отражались на здоровье животного, но после них свинки считались «отработанными». Таких свинок безвозмездно и передавали мне.

Кончилась спокойная и тихая жизнь в Мурат-Али, да и недолго она продолжалась. Теперь каждую субботу я уезжал в Ташкент на велосипеде и возвращался в понедельник. На багажнике велосипеда со мною из города ехали в клеточке, весело перекликаясь, морские свинки. Много сил отнимали эти еженедельные поездки. Шестьдесят километров с грузом давались нелегко. Тем более, асфальтовых дорог в то время не было.

Сколько хлопот со свинками! Со всего кишлака к нам на фельдшерский пункт сбегались дети, чтобы поглазеть на диковинных животных. Но и «отработанными» свинками следовало дорожить. Помню, как мучительно долго приходилось раздумывать, прежде чем определить дозу яда паука для очередной жертвы. Способ введения яда был тот же: железы отпрепарировались, теперь они стали большими и манипулировать с ними было намного проще, настаивались на физиологическом растворе и впрыскивались в брюшную полость свинки. Казалось бы, проще заставлять паука кусать животное. Но этот способ не точен: каракурт мог произвольно выпускать яд — или мало, или много.

Еще я получил в институте противокаракуртовую сыворотку. Она предназначалась для лечения больных, если такие появятся в кишлаке, а также для испытания ее на отравленных ядом морских свинках.

Вскоре картина отравления морских свинок стала мне хорошо знакомой. Только при появлении первых симптомов отравления я почти безошибочно угадывал, как закончится опыт. На все опыты были использованы 81 морская свинка, 10 белых крыс и 2 белых мышки. К великой радости мальчишек, свинки, благополучно пережившие опыты, попадали в их руки. Какова их дальнейшая судьба, не знаю. С того далекого времени прошло более сорока лет. Может быть, у кого-нибудь в кишлаке сохранились потомки тех, кто тогда послужил науке. Но с одной свинкой я не мог расстаться. Она участвовала в нескольких опытах и приобрела стойкий иммунитет против яда каракурта.

Опыты доказали многое. Уже молоденькие каракурты имеют яд, но, конечно, соответственно своим размерам, очень слабый, отравленные им животные легко излечивались противокаракуртовой сывороткой.

Ядовитость паучков постепенно усиливается по мере того, как они взрослеют и увеличиваются в размерах.

Половозрелые самки больше всего ядовиты в первый период их жизни, затем сила их яда ослабевает, но не намного и сохраняется даже осенью до самой гибели. Те же из них, кто откладывает коконы или остается бездетным, обладают одинаковой ядовитостью, а у долго голодающих ядовитость возрастает. Самки каракурта, кусая животное, расходуют не сразу весь яд, его запасы в железах начинают истощаться только после пятого-шестого укуса, следующих друг за другом.

Американский ученый Амур в 1934 году испытал ядовитость «черной вдовы» на белых крысах. Точно соблюдая его методику опытов, я выяснил, что наш каракурт примерно в два раза ядовитее своей американской родственницы.

Две волны отравления

Рано утром в ворота фельдшерского пункта кто-то громко постучал, я услышал знакомый голос Ассудулы Ибрагимовича, заведующего районным отделом здравоохранения.