Черная заря

— Ладно, — надевая каску, сказал Андрей. — Иди пулеметы проверь.

Хмиль ушел. Андрей с Шестаком смотрели из окопа на кишлак. Внизу хлопала минбатарея, обрабатывая видимые огневые точки. Интенсивность стрельбы внутри кишлака заметно поубавилась.

Шестак сообщил:

— Сегодня вертушки по кишлаку уже не работали, только по горе, — он указал на гору, куда перекрывал путь взвод Дирижера. — Там, значит, тоже духи сидели. — Он повернул голову в сторону. — Командир батареи опять идет.

Сомов, не доходя до них, махнул рукой, подзывая Андрея.

— Пошли, командир батальона к себе требует.

Андрей пошел вслед за ним. У дороги их ожидал командир батальона. Андрей поправил по пути форму и снял каску, взяв ее под мышку.

Когда они подошли, комбат протянул руку, поздоровавшись, как будто с утра они не виделись.

— Добрались? Это хорошо, — ответил он сам себе на вопрос. — И, прищурив глаза, спросил Андрея: — Скажи мне, командир, ты совсем дурак? За каким тебя дальше понесло?! Мне на позиции командир нужен, а не башенный пулеметчик!

— Обстоятельства… — начал оправдываться Андрей, стараясь не дышать парами водки в сторону комбата.

Но тот прервал его на полуслове:

— Здесь у нас одно обстоятельство на всех — война. И если мы, вместо выполнения приказа, будем каждый себе свои личные обстоятельства городить, то подведем себя и всех под один большой… — комбат сделал рукой отмашку перед собой, которая не нуждалась в пояснениях. — Ты меня понял?!

— Так точно, понял!

— Чего ты понял?! Ты еще ни хрена не понял! — кипятился комбат. — А если бы духи в прорыв пошли, кто тогда взводом командовал бы?! Отвечай!

— Замкомвзвода.

— А ты тогда зачем?! Иди, отдай свои погоны замку, пусть он командует! За нарушение приказа в военное время знаешь, что полагается?

— Знаю, — несколько растерянно ответил Андрей.

— Да ни хрена ты не знаешь. — Комбат сбавил голос, помолчал и уже более спокойным тоном сказал: — Больше, юноша, так не делай. Я ведь не зря на тебя ору. Знаю, старшина минбатареи нам уже рассказал про ваш маневр. Молодец. Но ведь, парень, могло быть и по-другому. Не удался бы твой маневр. Хотя понимаю, что он лучше, чем сквозной прорыв. Но представь себе, что где-то он не сработал. Погибли бы! Но могло быть и так, что кто-то погиб, а ты живым выскочил бы. Что тогда? А тогда то! Тебя за самовольное оставление театра боевых действий, невыполнение приказа, выразившееся в изменении задачи, приведшее к гибели личного состава, живо под трибунал отдали бы. Тогда в теории вероятности никто не стал бы разбираться и сопоставлять то, что сквозной прорыв — девяносто процентов вероятности гибели, а твой план — только семьдесят. Мне сорок три года, я уже одной ногой в пенсию наступил. Многое в армии успел увидеть и про многое слышал. Почему сразу не сказал мне о своих соображениях?

— Не успел, сам еще не решил тогда.

— Ну, будем считать — разобрались. Дыши свободно. Это я сказал вам водки налить, как вернетесь. — Комбат достал карту и развернул ее. — Теперь раскинем рамсы.

Сомов и Андрей тоже достали карты.

— Смотрите, — комбат указал на обведенные красным карандашом части кишлака. — Это уже наша территория. За духами осталась примерно одна четверть с южной стороны, как раз в вашем секторе. У них три выхода. Первый — сдаться, чего они, похоже, делать не собираются. Второй — воевать до конца. Третий — уйти в горы, хотя они наверняка понимают, что это непросто. Поэтому ни на минуту не расслабляйтесь, в особенности ночью. — Он посмотрел на Сомова. — Мин тебе теперь хватит?

— За глаза, — ответил командир минометной батареи.

— Тогда свободны.

К концу дня стрельба постепенно прекратилась с обеих сторон. Замолчала и минометная батарея. Минометчики занесли на батарею привезенные мины, раскрыли ящики, уложив их позади минометов. Учитывая сложившуюся обстановку, Андрей разрешил бойцам подремать в окопах до наступления темноты, оставив, как и раньше, только наблюдателей, а сам спустился к минометчикам.

Сомов смотрел в бинокль и делал карандашом пометки в блокноте. Увидев Андрея, он сказал:

— Вот, рассчитываю стрельбу, поправки вношу. Чувствую, ночью духи рванут к горе, как пить дать рванут. Деваться им некуда. Воевать дальше бесполезно, кишлак уже почти наш, а вот прорваться им есть смысл. Слышишь, молятся — намаз совершают.

В установившейся тишине из кишлака ясно доносилось громкое, пронзительно тягучее пение муллы, которое по незнанию можно было принять за отчаянный плач.

Сомов продолжил:

— Они раз пять в день должны молиться. Для них Аллах в жизни определяющий и направляющий фактор, как для нас КПСС. Они говорят, что когда молятся, от этого как бы заряжаются. Я тоже как-то, для эксперимента, решил подзарядиться. Попробовал пять минут подряд «Слава КПСС!» повторять, че-то не сильно забрало, очумел малость и все. Как думаешь, полезут сегодня?

— Думаю, должны полезть.

— Ну вот. Тогда давай с тобой прикинем, как будем распределять огонь.

Андрей посмотрел вперед и предложил: