Черная земляника: Рассказы

Мне не очень-то удается ладить с матерью — все кажется, что она никогда меня не любила, а может, я ошибаюсь, я хотела бы ошибиться. Но по-моему, она желала не дочь, а сына. Мое самое первое детское воспоминание связано с глухим шумом, поднимавшимся с пола парадной залы; он то затихал, то слышался вновь. И еще я помню тяжелый запах постного масла, смешанный с запахом шерсти. Моя мать была мужской портнихой. Она прекрасно владела своим ремеслом и держала у себя под началом четырех швеек. В первые годы замужества она не смогла отказаться от работы и большую часть дня проводила в этой просторной низкой зале, где непрерывно стрекотали швейные машинки. Мне был тогда год или два — обычно от этого возраста в памяти ничего не остается. Чтобы со мной не случилось никакой беды, меня подвешивали на большой гвоздь, вбитый в стену, точно узел с бельем или полишинеля. Я представляла собой и то и другое. Я махала ручонками, смеялась, плакала. Иногда меня снимали оттуда.

Моя мать, выйдя замуж за адвоката, сочла за лучшее постепенно избавиться от швейной машинки, и, когда она решила снова сесть за нее, поскольку супруг ничего не зарабатывал, оказалось, что уже поздно. За это время мужское население страны успело соблазниться магазинной готовой одеждой. Тогда мать сама, без помощи подручных, принялась шить женские платья, но она слишком грубо и неуклюже кроила их, это не нравилось ее клиенткам. Бедная мама, пришлось ей жить, как истинной аристократке, — то есть в нужде, а ведь прежде, будучи женщиной из народа, она и горя не знала…

Зато отца я любила. От него я унаследовала миндалевидные светлые глаза, а от матери — физическую силу. Отец всегда был добр ко мне, часто объяснял, откуда идет наш знатный род, — ведь он дал мне имя с дворянской частицей, которую наши предки получили при Людовике XV. Мой самый любимый предок — капитан швейцарских гвардейцев, которые отдали свои жизни за короля. В детстве я величала его «красным дедушкой». Кроме голубых глаз, мне запомнилась еще отцовская рука, — вероятно, потому, что она дрожала. Ребенком, во время мессы, я приникала к ней щекой и ощущала эту неудержимую дрожь… А теперь моего отца нет в живых.

Родня никогда не оказывала ему помощи: женитьба на моей матери считалась мезальянсом. Дворяне в наших краях заключают браки только в своем кругу. Братья отца повели себя сурово и вынудили его продать им наш земельный надел за смехотворную цену. Вот почему мы ютимся теперь в самом темном углу замка. Зато мои кузены владеют просторным, идущим террасами садом с подстриженными кустами, розами и лимонными деревцами. Они все слегка презирают нас, все, кроме Лена — младшего брата, мягкого и умного. Моя кузина скоро выйдет замуж за графа. Мальчики учатся далеко отсюда, в престижных школах; приезжая на каникулы, они качаются на качелях с бордовыми подушками или гоняют на своих спортивных машинах. Я завидую только одному — виду, который открывается из их окон. Наш замок стоит на склоне горы, над долиной Верхней Роны. Впрочем, я могу любоваться этим пейзажем каждый вечер и каждое утро, стоя в конюшне, на спине Брильянта, как цирковая наездница, и посылая оттуда воздушные поцелуи моим любимым речке и лесу.

28 августа

Сегодня записываю в свой секретный дневник нечто важное. Во-первых, о дне моего рождения: нынче мне исполнилось шестнадцать лет и, стало быть, пошел семнадцатый год.

А скоро двадцать! «Самые прекрасные годы жизни!» — как важно говорят наши знакомые дамы. По-моему, это ерунда — в двадцать лет у людей больше всего проблем. Нужно выбирать. А что, если выберешь неудачно?!

Одно знаю точно: в этом возрасте я распрощаюсь с матерью и с нашим замком. Я хочу жить новой жизнью, подальше отсюда. Но смогу ли я навсегда покинуть мою речку, мой лес? Однако я еще не осмелилась рассказать, что со мною случилось. Для этого нужно набраться храбрости… Странно!

Итак, вот оно, мое прекрасное сегодня. Я буду предельно откровенна. Никогда не думала, что ЭТО может наступить так быстро. Мгновенно, одним махом. Притом с такой силой, что у меня просто «в зобу дыханье сперло». До сих пор бешено колотится сердце и все дрожит внутри.

Я даже не подозревала, что любовь способна налететь так внезапно. Мне казалось, она приходит лишь к тем, кто ее ждет, кто о ней непрерывно думает. Меня же это нисколечко не волновало.

Итак, я приехала на свой любимый пруд. Вообще-то, сюда никому ходить не разрешается, кроме людей с Большой Фермы, которые возвели здесь невысокую дамбу и поставили две деревянные кабинки с надписью: «Купание и ловля рыбы запрещены». Но я-то знаю, что в определенное время дня здесь никого не бывает. А сейчас хозяева и вовсе заняты уборкой сена, разъезжая по полю на своих красных тракторах.