Черная жемчужина

Однако сомнений не выдала и улыбнулась:

– Да, я насчет кошелька. Кошелек ребята забыли в «Спаре».

– Да вы проходите, – приветливо сказал старикан. – Не люблю на пороге разговаривать. И по ногам дует.

Алене только это и надо было – в квартиру попасть. Она прошла мимо деда, улыбнулась ему самым приветливым образом, и тут ее посетили три мысли. Первая – о том, что для своего возраста выглядит старикан просто фантастически, вот только худой очень, свитер на нем болтается, как на вешалке. Вторая мысль была о том, что цвет двери она сначала верно угадала. Все же вчерашние ползания по Всемирной паутине даром не прошли… Ну а третья мысль сводилась к тому, что номер 85 – это же перевернутое 58. Ох, не к добру!

Потом она вошла. У старика были приветливые голубые, вернее, васильковые глаза, несколько, пожалуй, поблекшие, но все же яркие, и можно было вообразить, сколько девиц в былые времена по этим глазам иссохло. Алене как-то мигом расхотелось врать про кошелек, и она так прямо и сказала:

– Извините, но… на самом деле никто из ваших внуков кошелька не терял, а я его не находила.

– Вообще-то я так и понял, – ухмыльнулся он, – штука в том, что ребятишки сегодня в магазине не были, они с утра в институте, за продуктами я ходил. Жена тоже, как уехала с утра дочку проведать, так и не возвращалась еще. Ну, выкладывайте, прекрасная дама, что же вас ко мне привело? Только, бога ради, не говорите, что вы с телевидения и хотите пригласить меня на какое-нибудь жуткое ток-шоу… ох, эти названия, стрелял бы тех, кто такие словечки выдумывает! – на тему, что молодежи больше не нужен негативный опыт старших поколений, это мешает жить в объединенной Европе, а потому пора зарыть в землю топор Второй мировой войны и облобызаться по-братски с врагами.

– Как это? – непонимающе улыбнулась Алена.

– Да так. Меня фон Клюге весной звал в гости в Дрезден, а я не поехал. Каким-то образом об этом пресса пронюхала, ну и начали меня честить, мол, бывший военный летчик Жуков – просто старый мстительный идиот.

– А вы что? – с любопытством, причем вполне искренним, спросила Алена, глядя на него во все глаза.

– А я что? – невесело усмехнулся он. – А я то, что я не могу забыть, как фон Клюге топил наши корабли и совершал круги над морем, расстреливая тонущих людей. Да, я тоже топил их транспорты и совершал круги над морем, расстреливая тонущих людей. Но это были фашисты, от которых я защищал свою страну, это раз. А во-вторых, я теперь не строю из себя милого дедушку Константина Макарыча!.. Кстати, меня на самом деле так зовут и фамилия моя в самом деле Жуков, а Чехов тут ни при чем, – немедленно уточнил старик, заметив, что глаза Алены сделались растерянными. И продолжал: – Недавно ко мне приходила внучка человека, из-за которого был уничтожен мой лучший друг, и я разговаривал с ней совершенно нормально, потому что дети за отцов не отвечают, а уж за дедов – тем паче. Я не испытывал никакой злобы, я был спокоен, и если не смог исполнить ее просьбу, то вовсе не из чувства удовлетворенной мести, как показалось ей и особенно – ее матери, а просто потому, что не мог предать память друга. И если бы ко мне пришел внук фон Клюге, а у него есть внук, его зовут Маркус, я бы с удовольствием встретился с ним и познакомил со своими Васькой и Наткой, и запросто поговорил бы о наступлении мирового финансового кризиса или, ну, я не знаю, о планах по освоению космоса, что ли. Но я не смогу встретиться ни с Клюге, ни с Ильей Вахрушиным – так звали человека, по вине которого погиб мой друг, – вот не смогу я встретиться с ними. Вы меня способны понять? – подозрительно поглядел он на Алену, и она кивнула.

– Конечно, я все понимаю, – но подумала при этом о другом своем знакомом старике, ровеснике Константина Макаровича. Бывший обер-лейтенант гитлеровской армии Алекс Вернер в мае объявился в Нижнем Горьком ради того, чтобы восстановить справедливость в отношении памяти женщины, которую любил во время войны и потом не мог забыть этой любви всю жизнь, несмотря на то что женщина погибла на его глазах, унеся с собой в небытие жизни многих и многих его соотечественников,[17] но вряд ли та странная история годилась для того, чтобы рассказывать ее этому непримиримому старику, а потому Алена просто снова сказала, что, мол, она все понимает.

И решила наконец перейти к делу:

– Нет, Константин Макарович, я вовсе не из студии телевидения. Я пришла вот по поводу чего.

Алена неловко расстегнула большую сумку, которую взяла с собой, и достала оттуда один из фрагментов неизвестной картины, заботливо обернутых в шелковистую бумагу, которую она не без труда отыскала дома.

Видно было, что старик потрясен. У него даже руки задрожали, когда он взял этот измазанный краской обрывок клеенки!

«Да что ж там за картина была такая?!» – подумала Алена, чувствуя, что любопытство сжигает ее, как медленный неугасимый пламень.

– Каким образом… – начал было, переводя взгляд на Алену, но осекся и быстро сказал: – Здесь плохо видно, давайте в комнату пройдем, к свету.