— Я не хотел говорить об этом, Роуз, но боюсь, что теперь придется. В конце концов, мы же не единственные! Если под подозрение попадают моя бабушка, мой отец, я сам и, конечно, Окки Финн, то с таким же успехом нельзя исключать еще одного человека.
— Ты имеешь в виду Китти? — спросила Роуз.
— Да. Наряду с нами.
— Нет! — вскричала Роуз. — Нет! Я не стану слушать!
— Тебе придется меня выслушать. Раз уж мы зашли так далеко. Ты думаешь, мне нравится напоминать себе — или тебе, — что мой отец…
— Нет! Нет, Марк! Пожалуйста! — Роуз снова разразилась слезами.
Иногда по-настоящему близкие люди обладают удивительным свойством не только привлекать друг друга, но и выводить из себя. Причем, как это ни странно, зачастую раздражение могут вызвать именно переживания. Залитое слезами лицо, искренняя скорбь, неподдельное страдание одних вызывают чувство беспомощности у других, и эта неспособность помочь близкому человеку невольно оборачивается глухим раздражением.
Роуз заметила, как у Марка потемнело лицо, и он отстранился.
— Я не могу ничего с собой поделать, Марк, — пролепетала она.
Она выслушала его доводы и чувствовала, с каким трудом он пытается держать себя в руках. Марк несколько раз повторил, что они должны смотреть на вещи объективно.
— Подумай сама! — Он едва сдерживался. — Китти есть, разве не так? А как насчет Джеффри Сайса и сестры Кеттл? Почему ты ограничиваешь круг подозреваемых только Лакландерами?
Роуз отвернулась и, положив руку на опущенное стекло, уткнулась в нее лицом и разрыдалась.
— Будь я проклят! — взорвался Марк и, выскочив из машины, принялся нервно расхаживать взад-вперед, пытаясь успокоиться.
В этот момент на дорожке появилась машина с возвращавшейся домой Китти за рулем. Увидев автомобиль Марка, она притормозила. Роуз, всхлипывая, пыталась взять себя в руки. После секундного размышления Китти вылезла из машины и подошла к Роуз. Марк сунул руки в карманы и отошел в сторону.
— Я не хочу показаться назойливой, — сказала Китти, — но, может, я могу чем-то помочь? Если мне лучше уехать — просто скажи.
Роуз подняла глаза и впервые заметила на лице мачехи признаки страдания, которые Китти с трудом пыталась скрыть. Девушке впервые пришло в голову, что люди могут переживать горе по-разному, и она почувствовала в ней родственную душу.
— Спасибо, что остановилась, — сказала Роуз.
— Все в порядке. Я тут подумала, — продолжила Китти с необычной для себя неуверенностью, — что ты вроде как собиралась переехать. Если надумаешь, просто скажи. Я говорю не о будущем, а про сейчас. Наверное, Марк предложил тебе переехать с Нанспардон. Если хочешь, так и сделай. Со мной все будет в порядке.
До этого Роуз не приходило в голову, что если она переедет в Нанспардон, то Китти станет совсем одиноко. В голове у нее зароился целый ворох мыслей и воспоминаний. Роуз только сейчас вдруг осознала, в каком сложном положении оказалась мачеха, и решила, что должна ее поддержать. Она даже подумала, что флирт Китти с отцом Марка мог быть вызван чувством одиночества, от которого та наверняка страдала. Несмотря на толстый слой косметики, лицо мачехи выглядело осунувшимся, а сама она — потерянной.
«В конце концов, папа любил нас обеих», — подумала Роуз.
— Ну ладно, тогда я поехала, — как-то неловко произнесла Китти.
Роуз вдруг неожиданно захотелось остановить Китти и сказать, что они поедут домой вместе, и она взялась за ручку, чтобы выйти из машины, но тут вмешался Марк. Он вернулся к машине и обратился к Китти:
— Я тоже на этом настаивал. В конце концов, я врач, и таковы мои предписания. Она поживет в Нанспардоне. Я рад, что вы со мной согласны.
Китти одарила его взглядом, каким автоматически награждала всех достойных внимания мужчин.
— Я рада, что о ней позаботятся, — сказала она и вернулась в свою машину.
Роуз проводила ее взглядом, чувствуя угрызения совести и неловкость.
По дороге в Чайнинг Аллейн излагал свои соображения относительно седьмой главы мемуаров: