Чернее черного

— И он не забыл вашего мужа, — сказала она женщине. — Он передает привет своему папе. — Верная нотка, мужественная, несентиментальная. — Привет, папа. — Зал вздохнул, точно на малой мессе. — А самое главное — и он хочет, чтобы вы это знали, — хотя вас никогда не было рядом, чтобы присматривать за ним, и хотя материнскую любовь, разумеется, ничто не заменит, о вашем маленьком мальчике заботились, за ним ухаживали, потому что в мире духов с ним всегда были родные. Ваша бабушка? И еще одна дама, очень близкая вашей семье, которая умерла в тот год, когда вы вышли замуж. — Она помедлила. — Потерпите немножко, я пытаюсь разобрать ее имя. Я вижу цветы. Я чувствую сладкий вкус. Разве цветы — сладкие? А, поняла. Ирис. Это имя для вас что-нибудь значит?

Женщина кивнула, и еще раз, и еще, как будто никак не могла накиваться. Муж прошептал ей:

— Ирис, ты помнишь — первая жена Эдди?

Микрофон подхватил его шепот.

— Помню, помню, — пробормотала она и схватила мужа за руку. Слышно было ее взволнованное дыхание, чуть ли не биение ее сердца.

— У нее для вас посылка, — сообщила Эл. — Нет, погодите, даже две.

— Она подарила нам два подарка на свадьбу. Электрическое одеяло и простыни.

— Ну, — сказала Эл, — если Ирис доставила вам столько теплых и приятных минут, думаю, вы вполне можете доверить ей своего ребенка. — Она обратилась к зрителям: — Как по-вашему?

Редкие хлопки превратились в стройные аплодисменты. Женщина снова зарыдала. Эл подняла руку. Повинуясь гравитационной аномалии, везучие опалы взмыли вверх и упали. Настало время для эффектного финала.

— И он хочет, чтобы вы знали, этот ваш маленький мальчик, который теперь прекрасный молодой мужчина, что в мире духов он носит имя, которое вы выбрали для него, которое вы собирались ему дать… если бы, если бы он, если бы родился мальчик. Это имя, — она сделала паузу, — поправьте меня, если я ошибусь, это имя — Алистер.

— Это правда? — спросил муж-здоровяк.

Он по-прежнему говорил в микрофон, хотя и не осознавал этого. Женщина кивнула.

— Вы не ответите мне? — ласково спросила Эл.

Мужчина прочистил горло и заговорил прямо в микрофон.

— Алистер. Она говорит, это правда. Такое имя она выбрала. Да.

Не глядя, он передал микрофон соседу. Женщина вскочила, и муж повел ее из зала, словно она не могла идти сама; ко рту женщина прижимала платок. Они вышли под свежий взрыв аплодисментов.

— Стероидное бешенство, я полагаю, — сказала Эл. — Ты ее мускулы видела? — Она сидела в своей кровати в гостиничном номере и мазала лицо кремом. — Послушай, Кол, ты отлично знаешь, я уже сталкивалась со всем, что может произойти на сцене. Я могу справиться. Могу выдержать. Я не хочу, чтобы ты переживала.

— Я не переживаю. Я просто думаю, что стоит обратить на это внимание. Первый раз тебя угрожали избить.

— Первый раз за время нашего сотрудничества — может быть. Из-за этого я и перестала работать в Лондоне, — Эл откинулась на подушки, закрыв глаза, отбросила пряди со лба, и Колетт увидела рваный шрам у самой кромки волос, мертвенно-белый на кремовой коже. — Кому это нужно? Каждый вечер — драка. Клиенты хватают тебя своими лапами, когда ты пытаешься смыться, и ты опаздываешь на последний поезд домой. А я не люблю ночевать вне дома. Сама знаешь, Кол.

Ездить по ночам она тоже не любит, так что когда они выбираются за пределы кольца М25, остается только одно — взять где-нибудь номер на двоих. Система «постель и завтрак» их не устраивает, потому что Эл не дотянет до завтрака, так что они предпочитают гостиницы, в которых готовят ночью. Иногда они берут готовые бутерброды, но Эл не видит ничего веселого в том, чтобы сидеть в четыре утра в гостиничной кровати и ковыряться пальцем в треугольной пластиковой коробке, пытаясь выудить кусок размякшего хлеба. В гостиничных номерах так много печали, впитанной обивкой, так много одиночества, вины и сожаления. И призраков тоже много: усатые горничные, ковыляющие по коридорам на больных ногах, пьяные ночные портье, сгоревшие на работе, постояльцы, утонувшие в ваннах или умершие от удара в постелях. Перед тем как войти, Элисон останавливается на пороге и принюхивается к атмосфере, вдыхает ее, и глаза ее неуверенно обшаривают комнату. Не раз Колетт приходилось пулей лететь вниз, к стойке администратора, и просить другой номер. «Что-то не так?» — спрашивали ее (иногда добавляя «мадам»), и Колетт, напряженная от враждебности и страха, отвечала: «А вам какое дело?» Она всегда с блеском выполняла свою миссию: спровоцируйте ее, и она выплеснет не меньше агрессии, чем девица в безрукавке цвета хаки.