Чернее черного

— К врачу? — Мать закатила глаза. — Вы только послушайте ее! К врачу! Чертовы врачи ничего не желали знать. Я была на пятом или на шестом месяце, когда Макартур смылся, а потом я попыталась тебя извести, да черта с два у меня вышло.

— Макартур? Это мой папа?

— Да откуда мне знать? — ответила мать. — Какого хрена ты спрашиваешь? Что ты хочешь узнать и на кой? Меньше знаешь — крепче спишь. Не лезь не в свое чертово дело.

Вид головы Глории в ванне был для нее почему-то более мучителен, чем вид Глории целиком. Лет с восьми, девяти, десяти, сказала Эл, она привыкла видеть вокруг разбросанные части людских тел, здесь нога, там рука. Она не могла точно сказать, когда это началось и что послужило причиной. Как и того, знавала ли она прежде хозяев этих тел.

Если бы вы осознали, какими были эти годы, сказала она Колетт, вы бы поняли, что я победила уже потому, что уцелела. Я выхожу на сцену, и мне нравится мое платье, моя прическа, мои опалы и мой жемчуг, который я ношу только летом. Это для них, для зрителей, но и для меня тоже.

Она знала, что жизнь женщины — это борьба, во всяком случае жизнь ее матери, просто за то, чтобы быть здоровой, быть чистой и опрятной, сохранить все зубы во рту, чтобы и дом был чистым и опрятным, чтобы под ногами не хрустели пробки и окурки, чтобы не оказаться на улице без колготок. Вот почему теперь она не выносит пуха на полу и облупившегося маникюра; вот почему она так фанатична в отношении депиляции, почему она вечно донимает дантиста насчет дырок, которых пока даже не видно; почему она принимает ванну два раза в день, а иногда еще и душ; почему она каждый день пользуется своими особыми духами. Может быть, они старомодны, но это первые взрослые духи, которые она купила, как только смогла себе это позволить. Миссис Этчеллс заметила тогда: «Ах, они чудесны, это твой фирменный аромат». Дом в Олдершоте пропах мужским пердежом, несвежими простынями и еще чем-то, не вполне определимым. Мать сказала, что этот запах появился с тех пор, как мужчины отодрали половицы: «Кит и эти, ну, знаешь, та толпа, что любила выпить в „Фениксе“? Вот на кой они это сделали, а, Глория? Зачем они отодрали половицы? Ох уж эти мужчины! Никогда не знаешь, что взбредет им в голову в следующую минуту».

— Как-то раз я увидела, что на меня смотрит глаз. Человеческий глаз. Обычно он катился по улице. А однажды проводил меня в школу, — сказала Эл.

— Что, как в «Мэри и барашке»?

— Да, но он больше был похож на собаку. — Эл вздрогнула, — А потом, однажды, когда я утром вышла из дома…

Однажды — в тот год она заканчивала школу — Эл утром вышла из дома и увидела мужчину, который наблюдал за ней из дверей аптеки. Руки он засунул в карманы брюк, в губах перекатывал незажженную сигарету.

КОЛЕТТ: Это не тот парень, Ник? Парень из кухни, который гнался за вами с ремнем?

ЭЛИСОН: Нет, не он.

КОЛЕТТ: Но вы видели его прежде?

ЭЛИСОН: Да-да, видела. Слушай, выключи магнитофон, а? Моррис мне угрожает. Он не любит, когда я говорю о своей юности. Не хочет, чтобы это было записано.

В тот же день она вышла из школы с Ли Тули и Кэтрин Таттерсолл. Тахира шла сразу за ними, под ручку с Ники Скотт и Андреа Как-Ее-Там. Тахира была все такой же богатой, маленькой и прыщавой — а теперь еще и очкастой, поскольку ее папа, сказала она, «влепил строгий выговор». У Кэтрин были рыжие кудри, и она отставала по всем предметам, училась даже хуже, чем Элисон. Ли был дружком Кэтрин.

Моррис стоял на противоположной стороне дороги, прислонившись к витрине прачечной. Его глаза ощупывали девушек. Эл похолодела.

Он был коротышкой, практически карликом, совсем как жокей, и ноги у него были колесом, как у жокея. Позже она узнала, что когда-то он был почти нормального роста, не ниже пяти футов шести дюймов, пока ему не переломали ноги — во время одного из его цирковых трюков, сперва заявил он, но затем признался, что это случилось на бандитской разборке.

— Пойдем, — сказала она. — Пойдем, Андреа. Скорее. Пойдем, Ли.

Эл замерзла и застегнула куртку, свою вишневую куртку, которая едва сходилась на груди. «Фу, маразм!» — отметил Ли, потому что застегивать куртку — это не круто. Шаркая, качаясь из стороны в сторону, процессия следовала по улице; Эл была не в силах их поторопить. Девушки шли, обхватив себя руками. Ли для смеху тоже себя приобнял. Где-то по радио играла песня Элтона Джона. Она помнила это. Компания начала подпевать. Она хотела было присоединиться к ним, но во рту у нее пересохло.

КОЛЕТТ: Так это он был — я несколько запуталась — тем мужчиной, который наблюдал за вами у школы: мы говорим о Моррисе? Это он был мужчиной с желтым лицом?

ЭЛИСОН: Да.

КОЛЕТТ: Мужчиной, которого вы увидели у себя за спиной в зеркале? С низким лбом?

ЭЛИСОН: И криво завязанным галстуком.

Назавтра, когда Эл вышла из школы, он снова ждал ее. Этот тип начинает меня бесить, подумала она. Она пихнула Тахиру локтем.

— Ты только погляди на этого извращенца.

— Какого?