Чернее некуда

— Время от времени его прорывает, причем каждый раз он спрашивает одно и то же — где Санскриты и почему их троих здесь держат. Я спросил у него, зачем ему нужны Санскриты, он ответил, что они ему вообще не нужны. Уверяет, будто шел из аптеки по Каприкорн-Плэйс и наткнулся на Полковника с мистером Шериданом. Полковник был не в себе, сказал Чабб, и он попытался привести его в чувство и доставить домой, однако Полковник упер палец в звонок и слышать ничего не желал.

— А что сам Полковник?

— От Полковника толку не добьешься. Витает где-то за пределами здравого смысла. Раз за разом высказывается в том смысле, что Санскриты произошли от гадюки и что их надлежит предать военному суду.

— Гомец-Шеридан?

— Изображает праведный гнев. Требует объяснений. Он-де сумеет сообщить об этом безобразии куда следует, и оно нам еще отольется горючими слезами. Вообще говоря, это нормальная реакция рядового гражданина, вот только под левым глазом у него то и дело дергается жилка. Все трое повторяют один и тот же вопрос — где Санскриты?

— Пора просветить их на этот счет, — сказал Аллейн и повернулся к Бейли с Томпсоном: — Тут попахивает горелой кожей. Пошарьте-ка в печи.

— Искать что-либо конкретное, мистер Аллейн?

— Нет. Хотя… Нет. Просто поищите. Остатки любой вещи, которую пытались уничтожить. Действуйте.

И он поднялся вместе с Фоксом наверх.

Первое впечатление, возникшее у него, когда он открыл дверь в гостиную, состояло в том, что Гомец только что вскочил на ноги. Он стоял лицом к Аллейну, вжав в плечи лысую голову и сверля его глазами, выглядевшими на белом, будто телячья кожа, лице совершенными кнопками на сапогах. Такую физиономию мог бы иметь персонаж плохого южноамериканского фильма. На другом конце комнаты возвышался, уставясь в окно, Чабб — этот походил на солдата под арестом, угрюмого и понурого, прячущего под маской послушания все свои мысли, чувства и поступки. Полковник Кокбурн-Монфор полулежал в кресле, открыв рот и храпя громко и неизящно. Он выглядел бы не столь омерзительно, подумал Аллейн, если бы перестал, наконец, изображать офицера и — с гораздо меньшим успехом — джентльмена: консервативный костюм, перстень с печаткой на том пальце, на котором таковой следует носить, башмаки ручной работы, полковой галстук, неяркие элегантные носки и лежащая на полу шляпа с Джермин-стрит — во всем ни следа какого-либо беспорядка. Чего никак нельзя было сказать о самом полковнике Кокбурн-Монфоре.

Гомец немедля забубнил:

— Вы, насколько я понимаю, и есть тот офицер, который отвечает за происходящее здесь безобразие. Прошу вас немедленно сообщить мне, почему меня задерживают без какой-либо причины, без объяснений и извинений.

— Разумеется, сообщу, — сказал Аллейн. — Все дело в том, что я рассчитываю на вашу помощь в том деле, которым мы в настоящее время занимаемся.

— Полицейская тарабарщина! — взвился Гомец. Под его левым глазом затрепетала мелкая мышца.

— Надеюсь, что нет, — сказал Аллейн.

— Каким еще «делом» вы тут занимаетесь?

— Проводим расследование, связанное с двумя людьми, которые живут в этой квартире. Братом и сестрой по фамилии Санскрит.

— Где они?!

— Здесь, неподалеку.

— У них неприятности? — спросил, оскаливаясь, Гомец.

— Да.

— Ничего удивительного. Это преступники. Чудовища.

Полковник всхрапнул и открыл глаза.

— Что? — спросил он. — О ком вы г’ворите? Какие чудовища?

Гомец презрительно фыркнул.

— Спите, — сказал он. — На вас смотреть противно.

— Я запомню это замечание, сэр, — величественно произнес Полковник и снова закрыл глаза.

— Почему вы считаете их преступниками? — спросил Аллейн.

— Имею достоверные сведения, — ответил Гомец.

— Откуда?

— От друзей в Африке.

— В Нгомбване?

— В одной из так называемых зарождающихся наций. Их ведь так называют?

— Вам лучше знать, как их называют, вы провели там немало времени, — заметил Аллейн, подумав при этом: «Уж если кто и похож на гадюку, то именно он».

— Вы говорите нелепости, — прошепелявил Гомец.

— Не думаю, мистер Гомец.

Стоявший у окна Чабб обернулся и уставился на Аллейна.

— Моя фамилия — Шеридан, — громко сообщил Гомец.

— Как вам будет угодно.

— Эй! — почти яростно произнес Чабб. — О чем вы говорите? О каких еще фамилиях?

— Идите сюда, Чабб, — сказал Аллейн, — и сядьте. Я собираюсь кое-что вам рассказать и вам же будет лучше, если вы меня выслушаете. Сядьте. Вот так. Полковник Кокбурн-Монфор…

— Апррделенно, — сказал, открывая глаза, Полковник.

— Вы способны следить за моими словами или мне следует послать за нашатырным спиртом?

— Разумеется, способен. Былбо за чем следить!

— Очень хорошо. Я хочу сказать вам троим следующее. Вы все входите в кружок людей, движимых расовой ненавистью, говоря точнее, ненавистью к народу Нгомбваны. Позапрошлой ночью вы пытались убить президента этой страны.

— Что за бредни! — сказал Гомец.

— В посольстве у вас имелся информатор, а именно сам посол, полагавший, что после смерти Президента ему удастся совершить государственный переворот и захватить власть. В награду за это вы, мистер Гомец, и вы, полковник Монфор, могли бы снова обосноваться в Нгомбване.