Чернее ночи

— Я обращаюсь к вам, Владимир Львович, как к историку русского революционного движения, и прошу вас после всего, что мы рассказывали здесь о деятельности Азефа, сказать нам совершенно откровенно: есть ли в истории русского революционного движения, где были Желябовы, Гершуни, Сазоновы, и в революционных движениях других стран более блестящее имя, чем Азеф?

Вот тогда-то Бурцев и услышал от Веры Фигнер, что ему остается только пустить себе пулю в лоб, — «за то зло, которое вы причинили делу революции...».

Услышал и понял, что именно сейчас он должен выложить на стол свою последнюю, козырную карту, тайну, доверенную им совсем недавно Савинкову, который, несмотря на близость с Азефом, сумел благородно ее сохранить. Именно сейчас, ибо, если он не сделает этого, положение его станет совершенно безнадежным.

Побледнев от волнения, он встал со стула, на котором сидел, и решительно шагнул на середину комнаты.

— Товарищи, — сказал он глухо, и выражение его лица было таким, что все поняли: сейчас должно произойти нечто совершенно неожиданное.

— Товарищи, — крепнущим голосом повторил Бурцев, — у меня есть еще доказательство того, что Азеф — провокатор! И я готов привести его, но только в том случае, если получу от вас клятвенное обещание, что сказанное мною останется в стенах этой комнаты и никто не воспользуется моим рассказом иначе, как только с разрешения присутствующих здесь членов суда.

— Я считаю, что мы можем дать такое обещание, — прервал наступившее было молчание седовласый Кропоткин.

— Говорите же, Владимир Львович, — поддержал его Лопатин.

— Революционеры умеют хранить тайны, — высокомерно взглянула на Бурцева Фигнер.

— Если бы! — хотел воскликнуть Бурцев, но, поймав напряженный взгляд Савинкова, передумал.

— Дело в том, что мне придется назвать вам имя человека, которому я пообещал не делать этого.

Фигнер презрительно поморщилась: уж продолжает извиваться!

— Кто же? — издевательски спросил Натансон. — Еще один ваш дружок из Департамента полиции?

Тон его, как уже не раз до этого, заставил Бурцева дрогнуть. Словно ища поддержки, он взглянул на Савинкова: лицо того было каменным, но в глазах стыли тоска и немая мольба о пощаде. Да, Савинков знал, о чем сейчас будет говорить Бурцев, знал, кого он сейчас назовет.

Тогда, за несколько дней до суда, когда Бурцев открыл ему свою тайну, он выслушал рассказ, который ему сейчас предстояло выслушать еще раз, с откровенным неверием. И Бурцев, поняв это, был уверен, что Савинков именно потому и не передаст его рассказ Азефу, чтобы не травмировать своего кумира. Тогда Бурцев и Савинков расстались каждый при своих убеждениях откровенными, правда, уважающими друг друга, противниками. Савинков считал, что Бурцев искренне заблуждается и нужно во что бы то ни стало рассеять его заблуждения. Потому-то в отличие от Чернова и Натансона его выступления на суде были хоть и горячи, но корректны и вежливы. Но сейчас Бурцев понял, что ему все-таки удалось посеять в душе Савинкова сомнения, и теперь этот человек, именующий себя «учеником Азефа», боится, что вот-вот всплывет страшная истина, которая обрушит небеса на землю, раздавит весь мир, в котором все свои сознательные годы жил Савинков и вне которого для него теперь уже не могло быть жизни. И потому во взгляде его была невольная мольба о пощаде.

Это подхлестнуло Бурцева. И, сразу почувствовав необыкновенный прилив сил и решимости, он произнес тихо, но отчетливо:

— Я говорю об Алексее Александровиче Лопухине, бывшем директоре Департамента полиции, непосредственном начальнике Евно Фишелевича Азефа, он же, Азеф — Евгений Филиппович Раскин, Виноградов, Филипповский, Вилинский, Валуйский, Диканский, Даниельсон.

— Алексей Александрович Лопухин? — с удивлением переспросил Лопатин.

— Ну, конечно же, Бурцев продолжает свои игры! — взорвался Марк Натансон. — И опять пойдет сказка про белого бычка. Вы, как хотите, товарищи, но мне, например, давно уже все ясно, пора кончать эту бездарную комедию и принимать решение. Предлагаю голосовать за окончание суда. Кто за?

И он решительно поднял руку, взглядом требуя следовать его примеру.

— Погодите, погодите, товарищи, — прозвучал в ответ неторопливый голос Кропоткина. — Я считаю, что суд должен выслушать уважаемого Владимира Львовича. А уж какие будут сделаны выводы из его рассказа, это, надеюсь, он позволит решить нам. Не так ли, Владимир Львович?

— Я только этого и хочу, — поспешно отозвался Бурцев.

— Мы слушаем вас, Владимир Львович, — поддержал Кропоткина Лопатин. — Рассказывайте, только, ради бога, не волнуйтесь, это ведь так важно!

Натансон хотел было что-то возразить, но против мнения сразу двух таких уважаемых членов суда пойти не рискнул и лишь обменялся быстрыми и многозначительными взглядами с Черновым. Савинков тяжело вздохнул и опустил взгляд.