Черненко

Перед пленумом Щелоков решил обратиться в ЦК, естественно, ко второму человеку в партии, знакомому с молдавских времен, — Черненко. Разговор в кабинете с глазу на глаз продолжался у них несколько часов. О чем они там говорили, я не знаю. Но как выходил Щелоков из кабинета Константина Устиновича, помню отчетливо, как будто это было вчера. Столкнулись мы с ним в приемной нос к носу потому, что Черненко решил показать мне его «живьем» и вызвал меня в кабинет тогда, когда тот еще не ушел. Щелоков был в мундире, увешанном наградами. Медали и ордена тонко тренькали при каждом его, как мне показалось, неуверенном шаге. Лицо Щелокова, хоть и покрылось после разговора с Черненко багровыми пятнами, все равно было землисто-серым…

— Вот, полюбуйся! — гневно воскликнул Черненко, как только я подошел к столу. — Он принес справку, что оплатил через банк два «мерседеса». Этим он хочет сказать, что не надо рассматривать его вопрос на пленуме.

Черненко говорил с одышкой — его душила не столько астма, сколько гнев. И этот гнев его можно было понять. Он многие годы знал Щелокова не понаслышке. Видел его в работе и в Молдавии, и в МВД СССР — энергичного, инициативного, умного и опытного организатора и умелого руководителя. Его большой личный вклад в укрепление органов внутренних дел, повышение авторитета работников милиции несомненен и был высоко оценен. И вот такой позорный итог. Черненко не мог охарактеризовать поведение Щелокова иначе чем предательским.

— Как он мог? — несколько раз повторил Черненко один и тот же вопрос, горько качая головой.

Похоже, Черненко решил поделиться со мной своей болью и досадой. Надо было его знать: как все искренние люди, он был вспыльчив, нередко «заводился» (особенно выводило его из себя двуличие людей), но быстро отходил, умел взять себя в руки.

— Ладно, Виктор, иди, — ворчливо произнес Константин Устинович под конец и принялся за бумаги. — Работай…

Через некоторое, весьма короткое время поступила информация о том, что в ожидании обыска, находясь в собственной шикарной квартире, Щелоков, облаченный в полный генеральский мундир, при орденах и медалях, в белой рубашке и брюках с широченными лампасами, застрелился из имевшегося у него коллекционного дорогостоящего ружья «зауэр». На Черненко это известие не произвело никакого впечатления. Похоже, он давно уже мысленно вычеркнул этого человека из своей жизни. После всего, что тот успел натворить, безудержно пользуясь властью, он для него уже не существовал.

Была у Черненко одна слабость, которой многие пользовались — кто по крайней нужде, а кто и зная, что Константин Устинович наверняка не откажет. И обращались к нему с различными просьбами, в том числе и личного характера. Он действительно почти никогда не отказывал людям — не в его правилах это было. Он искренне полагал, что уж если человек дошел до него, то это вынужденный шаг, следствие его отчаянного положения. И если он мог чем-то помочь, то помогал без всякой волокиты и разных бюрократических проволочек.

Работники аппарата ЦК считали это качество Черненко его «пунктиком» и шли к нему чередой во все времена — и когда он был заведующим Общим отделом, и когда стал секретарем ЦК и особенно в бытность его генсеком. К нему прорывались через Секретариат и помощников, через знакомых руководящих работников. Шли министры, первые секретари крайкомов и обкомов, председатели Совминов республик, другой чиновный люд, деятели литературы и искусства — с надеждой протолкнуть вопрос, выбить резолюцию, сдвинуть дело с мертвой точки…

Часто у него в кабинете бывали известные художники и артисты, мечтавшие получить внеочередное звание заслуженного или народного. Просились на прием и приходили космонавты — «гражданские» хотели быть приравнены по льготам к «военным».

В приемной Черненко всегда сидели посетители: ветераны, дети именитых людей (например, сын Валерия Чкалова — Игорь), сами именитые люди (такие, как легендарные герои, советские летчики Александр Беляков и Георгий Байдуков), — все приходили решать свои проблемы, всем Черненко был нужен.

В одно время буквально зачастил в гости к Черненко широко известный поэт и общественный деятель, автор и главный редактор знаменитого журнала «Фитиль» Сергей Владимирович Михалков. Приходил он вроде бы по делам Союза писателей РСФСР, который возглавлял, но при каждой встрече обязательно проталкивал какой-нибудь свой личный вопросик. У Михалкова даже сложился свой особый, «писательский» почерк, призванный расположить к себе влиятельных работников: появлялся он в ЦК КПСС с пухлым портфелем и начинал обходить секретарей и помощников — вручал им и передавал их домочадцам свои книги с дарственными автографами.