Черняховского, 4-А

На следующий день повторилось то же, и через день, и ещё через день.

— Не видать нам бульона, как своих ушей, — мрачно сказал папа на пятый день.

— Папа! Зачем ты?.. — крикнула Лика.

А мама посмотрела на него с укором.

— Ну-ну, ладно, — сказал папа. — Пожалуйста, не делайте из меня Шахрияра.

С этими непонятными словами он ушёл в сад на своё одеяло, а я хотел его спросить, но увидел жука-дровосека, занялся с ним и забыл.

Прошла неделя. Курица неслась.

— Вы дали ей какое-нибудь имя? — спросил как-то папа. — Ведь она уже, можно сказать, почти член нашей семьи.

Мы с Ликой поглядели друг на друга: и правда ведь… Но папа опередил нас:

— Я бы, например, назвал её Шехерезада, — сказал он.

— Шех… чего? — переспросила Лика.

— Давным-давно, — сказал папа, устраиваясь поудобней на своём одеяле, — в одной восточной стране жил да был жестокий царь Шахрияр. У него была отвратительная привычка — каждый день убивать девушку, которую ему приводили в жёны. И вот пришёл черёд дочери царского визиря — по-нашему, премьер-министра. Но девушка она была умная — звали её, между прочим, тоже Шехерезада, — и в ту ночь, когда её вызвали к царю, сразу попросила разрешения рассказать сказку. И начала… Настало утро, и Шехерезада прекратила дозволенные речи на самом интересном месте. Но сказка так понравилась царю, и он так хотел узнать, чем она окончится, что не приказал убить Шехерезаду, а разрешил ей жить до следующей ночи. На следующую ночь повторилось то же: Шехерезада дорассказала первую сказку, началу новую и прервала её с наступлением утра. И царь снова отложил казнь. Так тянулось тысячу и одну ночь…

— Это сколько же лет? — перебил я.

— Сам сосчитай, — сказал папа и продолжал: — За это время Шехерезада поведала много интересных сказок, а царь Шахрияр начисто избавился от своей дурной привычки — убивать людей…

Вот что рассказал нам тогда папа.

А когда мы уехали, то курица по имени Шехерезада осталась у нашей хозяйки, тёти Груни, в её стаде… то есть, в стае… или как это называется, когда много куриц… то есть, кур…

Этой незамысловатой истории почти полвека. И странное дело: когда перечитываешь давно написанное — своё или чужое, — нередко появляется желание что-то исправить: дополнить, сократить, написать по-другому. Ничего этого не хотелось мне при чтении этого рассказика. Извините за сентиментальность, но проникся к нему нежностью, и он показался мне чуть ли не эталоном первого детища литератора.

ГЛАВА 5. День рождения Полины. Очень много литературных критиков и всего одна «Крошка». Краткое воспоминание об учебнике по географии. Моя «лаборатория» в Жуковском и задушевное объяснение с самим собой и с читателем. Поэт Яков Штернберг и снова о переводе стихов. Кандид попадает в больницу (эпизод 2-й). Дача на Клязьме и попутные воспоминания о двух семьях, о школе, об институте. В Серебряном Бору (рассказ со множеством многоточий)

1

Полина пригласила меня на свой день рождения. Жила она тогда с матерью всё ещё в барачном доме на Домниковке, в одной из комнат которого, отдельно от них, пребывал её отец, кого она называла «тот старик» и кто остался мне неизвестен. Говорить о нём она не любила, и, судя по всему, они давно расстались с ним. Или он с ними.

Когда я пришёл, небольшая комната Полины была уже до предела забита литературными критиками обоего пола — я увидел того самого домогавшегося её скандалиста, его критикессу-жену, и ещё одну пару: сослуживицу Полины из отдела критики — женщину с весьма примечательной, но удивительно старомодной, на мой взгляд, причёской и в такой же одежде, что не помешало ей стать матерью троих детей, а совсем недавно вновь выйти замуж, опять за критика. Чтобы окончательно покончить с ними, назову ещё одного — он был без жены, и, когда назвал свою фамилию, я с трудом сдержал возглас удивления, ибо она звучала так: Чалкин. Тот самый владелец диктофона, о ком не так давно рассказывал Лёня Летятник. Ещё две гостьи не имели никакого отношения к критике — ими были ответсекретарь журнала, толстенная дама, мучившая Полину своими диктаторскими замашками, и высокая, стройная, с суровым, как мне показалось, лицом — тоже Полина по имени, оказавшаяся просто инженером-химиком. С хозяйкой комнаты они познакомились не так давно в доме отдыха. Эту Полину, которая была чуть не на голову выше моей Полины, мы немного позднее окрестили «Лина-Крошка».