Черничная ведьма, или Все о десертах и любви (СИ)

Кухня в «Убежище» оказалась большой и очень уютной. Двое поваров раскладывали еду по тарелкам, их помощники расставляли по столам куриный суп и жаркое с картофелем. Не переставая дружелюбно улыбаться, Гаэтана провела меня к свободному столу и сказала:

— Иногда мы с пациентами готовим все вместе. Это очень полезно — люди расслабляются, сразу видят результат своего труда, чувствуют себя нужными. Итак, Эрна, что же нам нужно для кекса?

Я как-то вдруг почувствовала себя не свободным и ни в чем не виноватым человеком, а пациенткой, которая была полностью во власти врача. Врач мог улыбаться, врач мог быть приятным и милым, но только он решал, когда откроются двери, и отсюда можно будет выйти.

— Можно приготовить самые простые кексы, с изюмом, — ответила я. Посуды в кухне было много: нашлись и формочки, и миски, и венчики, и все необходимые продукты. Повара косились в нашу сторону с искренним интересом — я решила, что они были здоровы, и появление на кухне пациента всегда являлось для них чем-то вроде циркового аттракциона.

Ладно, посмотрим, придется ли им смеяться.

Выбрав миску нужного размера и собрав все, что понадобится для кексов, я разбила несколько яиц, всыпала сахар и принялась энергично работать венчиком — в итоге получилась пышная масса с мелкими пузырьками воздуха, к которой добавились мука и разрыхлитель. Теперь венчик двигался медленнее, торопиться было некуда, и я спросила:

— Так что же, есть ведьмы, которых вы избавили от ведьмовства?

— Мы над этим работаем, — с уверенностью профессионального политика ответила Гаэтана, не сводя с меня взгляда. — Работы предстоит много, но перспективы нас радуют.

— Свободный мир без ведьм и инквизиторов? — уточнила я. В компанию к тесту пошел чистый крупный изюм — я все перемешала и стала аккуратно наполнять формы. Где-то на две трети — в духовке кексы начнут расти.

— Именно. Рада, что вы меня понимаете.

— И что вы предлагаете лично мне?

— Вы очень сильная ведьма, которая не осознает своей силы до конца, — улыбка Гаэтаны растворилась, словно ее и не было: теперь доктор Гварнери смотрела на меня проникновенно и строго. — Если вы примете участие в нашей работе, то это может сильно продвинуть нас вперед.

Вот именно. А может и не продвинуть.

— А если не приму?

Во взгляде Гаэтаны скользнула тень. Я отправила кексы в духовку — сорок минут, потом поставить остывать, потом наслаждаться нежным вкусом, упругостью и сладостью. От плиты было видно, что двери в столовую открылись, пропуская пациентов — люди шли так, словно их тянули за ниточки, все были погружены в свой внутренний мир, и, судя по их лицам, там было не очень-то сладко.

— Это полностью ваше решение. Я не могу настаивать или приказывать, — Гаэтана сделала паузу и добавила: — Но ваш курирующий инквизитор, господин Саброра, может.

— Энцо этого не сделает, — выдохнула я, чувствуя, как дрожат губы и кончик носа. Гаэтана понимающе вздохнула.

— Мы все против насилия, Эрна. Вы у друзей, у тех, кто не причинит вам вреда, — заверила она. — Я понимаю, что больничная обстановка сама по себе действует удручающе, но поверьте. Здесь никто не хочет вам плохого.

Санитары рассаживали больных — аккуратно, но достаточно твердо. Молодая женщина с потухшим взглядом рассматривала ложку так, словно впервые увидела ее, и меня пронзило жалостью. Чинция, должно быть, поверила, что ей тут помогут. Она станет нормальным человеком и вернется домой после того, как истечет срок ее заключения. А в итоге…

— Чинция говорила, что к ней применялись пытки, — отчеканила я, глядя в лицо Гаэтаны. — Чинция говорила, что ее мучили. Проводили операции без ее согласия. Это правда?

Мне хотелось надеяться, что неожиданный вопрос собьет Гаэтану с толку, и она скажет что-то, что даст мне зацепку. Но доктор Гварнери даже не изменилась в лице.

— Когда пациент буйствует, мы вынуждены надевать на него смирительную рубашку, — терпеливо, словно разговаривая с ребенком, ответила она. — Применяем контрастный душ. Видимо, это Чинция называла пытками. Что же до операции, то для нее были показания, и решение об этом было принято еще до того, как она попала сюда. У нее была опухоль мозга, которую запустили, потому что сначала головные боли принимали за повышенное давление.

«Как у Итана Хатчиссона», — подумала я. От духовки веяло теплом и запахом выпечки, и мне пронзительно захотелось уехать отсюда. Вернуться в Марнахен, войти в «Белую цаплю», начать готовить манговое суфле с питахайей…

— Ее никто не пытал потому, что она ведьма, — искренне сказала Гаэтана. — Ее не заставляли принимать участие в экспериментах. Поверьте, Эрна, это место не для пыток, а для исцеления.

Я подумала, что в «Убежище» все разыграно, как по нотам. Ко мне приставили женщину-врача — потому что женщины быстрее найдут общий язык и договорятся. Гаэтана предложила мне заняться тем, что я любила и знала — это успокоит, расслабит, сделает более сговорчивой. Где сейчас Энцо, что он делает?

— У вас уже есть механизм? Вы понимаете, как избавить ведьму от ведьмовства?

Гаэтана едва заметно улыбнулась — по лицу скользнула неуловимая тень.