Черниговцы [повесть о восстании Черниговского полка 1826]

Трубецкой и Рылеев, как члены Верховной думы, обсуждали план действий. В этих совещаниях принимал участие и Оболенскин. Трубецкой считал необходимым соблюсти вид законности, чтобы избежать беспорядков в городе. Собрав поиска, надо было, по его мнению, удержать их под ружьем и потребовать от сената указ о созыве депутатов для установления нового образа правления. Он высказывал уверенность, что солдаты не станут стрелять друг в друга. Рылеев и Оболенский находили такое бездействие опасным. Они настаивали на том, чтобы силон захватить власть, арестовать или, в крайнем случае, даже убить Николая и назначить временное правительство, которое провозгласит республику и освобождение крестьян.

Но главная задача сейчас была в том, чтобы выяснить, какие полки выйдут на Сенатскую площадь, которая назначена была сборным пунктом. Рылеев и Оболенский говорили, что, по собранным сведениям, откажутся от присяги полки Измайловский, Финляндский, егерский, гренадерский, Московский и гвардейский экипаж.

— Больше всего я надеюсь на моряков гвардейского экипажа, — сказал Рылеев. — Там Николай Бестужев. В Московском полку двое: Михаил Бестужев и князь Щепин-Ростовский. Этот не принадлежит к обществу, но человек горячий, даже до излишества. Его наэлектризовал Михаил и привел ко мне: так и бьет руками и ногами! — Рылеев улыбнулся, а затем продолжал: — В гренадерском полку Панов и Сутгоф. Они обещают увлечь и другие роты.

— Для начатия действия довольно одного полка, — решительно заявил Трубецкой. — Надо вывести из казарм хоть одну воинскую часть и идти к другим, увлекая их за собой.

Он разложил на столе карту Петербурга и крестиками отмечал расположение полков.

— Гвардейский экипаж идет к Измайловскому полку, — говорил он, водя карандашом по карте, — а затем увлекает Московский полк и по Гороховой идет к Сенату. Гренадерский с Петербургской стороны и Финляндский с Васильевского острова прямо направляются на площадь.

Трубецкой поднялся, прощаясь.

— Мы здесь начнем — Южное общество закончит, сказал он. — Мы накануне великих событий.

Присяга назначена была на понедельник, 14 декабря, в девять утра, во всех гвардейских полках одновременно. Накануне, в воскресенье вечером, у Рылеева было людно и шумно. В гостиной и в кабинете ходили, курили, говорили. Все были в каком-то лихорадочно-возбужденном состоянии и громкими речами, казалось, хотели заглушить внутреннюю тревогу. Первоначальные надежды не оправдывались. Никто не мог поручиться за свою часть. Многие командиры только недавно приняли свои роты и не успели сблизиться с солдатами. Другие стояли со своими ротами за городом. На Финляндский полк надежда была потеряна вследствие измены командира второго батальона полковника Моллера, бывшего члена общества, который заявил, что не желает быть ни в чьих руках игрушкой, когда, как он выразился, «голова плохо держится на плечах». Нельзя было рассчитывать и на Измайловский полк, где старшие офицеры, члены общества, находились в отсутствии. Только Михаил Бестужев обещал привести если не весь Московский полк, то несколько рот, поручики Панов и Сутгоф отвечали за своих гренадер, да Николай Бестужев и лейтенант Арбузов ручались за моряков гвардейского экипажа.

В углу гостиной Каховский, высокий молодой человек в синем фраке, о чем-то горячо толковал с Рылеевым.

— Мне жизнь не дорога, — доносились его слова, — я готов жертвовать собой для общего блага!

— К черту все церемонии, когда надо спасать свою голову! — кричал в другом конце комнаты Якубович, размахивая дымящимся чубуком. — Раабигть кабаки, напоить солдат, увлечь народ за собой и идти прямо во дворец!

— Рубить направо и налево всех, кто станет поперек дороги! — с ожесточением восклицал князь Щепин-Ростовский.

— Арестовать царскую фамилию! — раздавались голоса.

— Достать план Зимнего дворца!

— Царская фамилия не иголка — не спрячется, когда дело дойдет до ареста!

— Господа, но ведь у нас нет артиллерии!

— Говорят, что в артиллерии взяты три зарядных ящика на орудие!

— Пехота стрелять не будет, а артиллерия даст залп. Что тогда?

— Ничего, мои моряки отобьют пушки и холодным оружием, — послышался спокойный голос лейтенанта Арбузова.

Появился Трубецкой. Он был бледен и мрачен. Только что он был у генерала Шипова, одного из основателей тайного общества, человека, некогда очень близкого к Пестелю, а теперь командира Семеновского полка и начальника гвардейской бригады. Шипов встретил его холодно и с первого слова пресек всякие разговоры о возможности какого-либо содействия с его стороны. «Серьезно советую, князь, — сказал он сурово и как бы с угрозой, — отстать от этой бессмысленной и преступной затеи. Ведь всё это крикуны и мальчишки!»

При входе Трубецкого воцарилось молчание.

Что ж, господа, сказал Трубецкой, и его губы задрожали от волнения, — вы видите, что толку не выйдет. Разрозненные части все равно что толпа, они действовать не могут.

К столу, за которым сидел Трубецкой, быстрым шагом подошел Рылеев. Лицо его озарено было каким-то внутренним светом, он точно вырос. Он весь был как натянутая струна.