Черниговцы [повесть о восстании Черниговского полка 1826]

Было уже поздно, когда Пестель кончил писать. Он постучал в дверь и попросил прислать к нему денщика Савенко, чтобы приготовить все для сна. Явившийся штаб-офицер заявил ему, что Савенко не может быть прислан: он арестован.

Пестель потушил свечу и лег на жесткий диван.

«Савенко не выдаст», — думал он в темноте.

…Об аресте Пестеля Сергея известил Алексей Капнист подробным письмом. Сергей немедленно поехал с братом в Житомир.

Сидя в санях и глядя на мелькавшие мимо ветви сосен отягченные снежным грузом, Сергей говорил брату:

— Медлить нельзя. Взяли Пестеля — возьмут и других. Пора начинать.

Матвей не старался останавливать Сергея. Он больше не спорил, не сопротивлялся. Уединенные хомутецкие мечты казались ему потерянными навсегда. Он чувствовал, что захвачен вихрем событий, и во всем покорился воле Сергея.

Братья въехали в Житомир утром 25 декабря. На улицах они застали какое-то необычное оживление. Навстречу им двигались толпы народа. Кучки евреев стояли на углах. Откуда-то с барабанным боем возвращались солдаты.

Сергей окликнул знакомого артиллерийского офицера.

— Что у вас тут? — спросил он его.

— Присяга новому государю, Николаю Павловичу, — отвечал тот с усмешкой. — А вы и не знали? У нас что ни день, то присяга.

Сани остановились у постоялого двора. Хозяин, длиннобородый еврей, встретил братьев на крыльце и с поклоном проводил их в столовую. Пока приготовлялся самовар, он занимал гостей разговором. Рассказывал, что жители очень беспокоятся, как бы чего не вышло, охал, вскидывал руками и спрашивал с любопытством:

— И что же это значит? Зараз столько присяг!

Переодевшись в мундир, Сергей тотчас пошел к генералу Роту, в двухэтажный каменный дом на главной улице. Генерал встретил его с благосклонной любезностью. Первое слово генерала было о Пестеле.

— Кто бы мог подумать! — говорил он, расхаживая журавлиными шагами по ковру кабинета. — Павел Иванович, такой аккуратный офицер, так знает дисциплину! — Генерал с прискорбием качал головой. — Какое развращение умов! — прибавил он со вздохом. — Я рад, что по крайности за свой третий корпус могу быть спокоен.

Денщик доложил, что обед на столе. Сергей хотел было откланяться, но генерал пригласил его разделить с ним его «холостую трапезу», как он выразился.

— Будем толковать за чаркой вина, — сказал он, приятно осклабившись и особенно четко выговаривая слова.

Генерал Рот был холост и сам наблюдал за порядком в доме. Полы были застланы коврами, дверные ручки блестели, печи были натоплены, но все же квартира казалась не жилым помещением, а чем-то вроде полковой канцелярии.

— За свой корпус я ручаюсь, — самодовольно говорил генерал за обедом. — У меня строгость, порядок, дисциплина. Я, сударь мой, понимаю обращение с русским солдатом. Русский солдат — превеликая шельма! Ему нужен кулак — вот! — И он выставил вперед свой костлявый кулак.

Дверь в столовую приоткрылась, и показался вестовой

— Курьер с экстрапочтой, ваше превосходительство! — от-рапортовал он, подавая на подносе письмо за пятью тяжелыми зелеными печатями.

Вестовой удалился. Генерал быстро сломал печати и стал читать. Брови его вздернулись кверху. На бритом сухом лицо, похожем на лицо немецкого пастора, изобразилось негодование! смешанное с испугом.

— О боже мой, какие новости! — проговорил он, укоризненно качая головой. — Вы только послушайте: в Петербурге возмущение, мятеж!

Сергей вздрогнул.

— Мятеж? — переспросил он, скрывая волнение.

— О-о, бедный Милорадович! — вздыхал между тем генерал, продолжая читать. — И кто же со злодеями: гвардии полковник князь Трубецкой! О-о, какой стыд! Послушайте только!