Черниговцы. Повесть о восстании Черниговского полка

— Как здесь хорошо! — заговорил он, жадно глядя на синюю зыбь Хорола, мелькавшую за фруктовыми деревьями. — Если бы остаться здесь навсегда! Независимость, скромная безвестность — вот истинное счастье. Смогу ли я когда-нибудь им насладиться?

— Выбор жребия в руках самого человека, — значительно произнес Матвей.

— Не всегда, — отвечал Сергей, и лицо его на минуту стало задумчивым и печальным.

Как бы удаляя неприятные мысли, он спросил другим тоном:

— Что Аннета, как ее отношения с папá?

Сестра Аннета была замужем за помещиком Хрущовым, отставным губернатором. В приданое она получила Бакумовку. У зятя с тестем происходили недоразумения по поводу запутанных денежных счетов между двумя экономиями: хомутецкой и бакумовской.

— Я стараюсь держаться подальше от господ Хрущевых, — сказал Матвей с неприятной миной.

Сергей с упреком покачал головой. Матвей продолжал с раздражением:

— Аннета во всем покоряется мужу. А этот господин ведет список неудовольствий против папá. Он смеет его судить!

— Что же папá? — спросил Сергей.

— Папá? — отозвался Матвей с легкой усмешкой. — Капризничает, как ребенок, и поет свой романс: «Да свершится воля неба!»

Братья пошли на берег реки. Прогуливаясь взад и вперед, они говорили о делах тайного общества. Сергей сообщил, что положено начать восстание через год.

— Но это безумие! — воскликнул Матвей. — Каким рычагом мы сдвинем косные массы народа? Посмотри на этих будущих республиканцев: мне рассказывали, что при проезде царя они толпами бросались под колеса его коляски, не зная, чем еще выразить свой рабский восторг.

— Мы начнем — кончат другие, — тихо сказал Сергей. — Что ж нам делать: покоряться и ждать?

— Все лучше, чем тешиться праздными фантазиями, — раздраженно заметил Матвей.

— Матюша, я не узнаю тебя! — продолжал Сергей с грустью. — Где твое пламенное стремление к свободе?

— Вот здесь моя свобода, — ответил Матвей, показывая рукой кругом себя. — Здесь мой мир, здесь я свободен.

— А за стеной этого мира пусть свищут шпицрутены, не так ли? — спросил Сергей.

Матвей вместо ответа сорвал с ближнего дерева спелую грушу и подал Сергею.

— Когда я работаю в саду или копаю землю в огороде, — сказал он, — то я знаю, что делаю: я потом вижу и осязаю плоды своих трудов. А переделывать людей не в моих силах. Я предпочитаю просто уйти от них.

Разговор прервал «бедный Замбони», разыскивавший братьев по всему саду.

— Эччеленца[44] — произнес он, — папá поджидает на утренний завтрак.

«Бедный Замбони» удалился, грациозно раскланявшись.

Матвей взял тогда Сергея за плечо и поспешно сказал:

— Ты, впрочем, не думай, что я возненавидел людей и добродетель. Я тебя очень люблю, Сережа, и рад тебя видеть.

— Я это знаю, — прошептал Сергей, покраснев.

Завтрак состоял из английского бифштекса, риса по-валенсиански, масла, сыра, меда, варенья, булочек, сухариков разных сортов и черного густого шоколада. Иван Матвеевич привык завтракать по-заграничному. За столом он сидел одетый с небрежным изяществом. На нем был желтый сюртук с оторочкой из красного бархата. Шея была открыта, и вокруг нее свободными складками ложился мягкий ворот белоснежной рубахи. Иван Матвеевич нисколько не постарел — только еще заметнее проступало во всем сходство с балованным, капризным ребенком. Выбирая сухарик в серебряной корзинке, Иван Матвеевич ворчал:

— Как обманчива надежда на любовь детей и на их благодарность. Аннете прекрасно известно, что мы здесь второй месяц, однако она не удостоила нас навестить.

Принимая от почтительно склонившегося над ним и приятно осклабившегося дворецкого Фернандо чашку шоколада, Иван Матвеевич закончил со вздохом:

— Впрочем, да свершится воля неба!

С видом обиженного ребенка он отпил глоток шоколада и откусил сухарик.

После завтрака Матвей отправился к себе. Сергей остановил его.

— Я еду в Бакумовку, — сказал он. — Это надо устроить. Я уверен, что сердце подскажет Хрущову, с кем он имеет дело.

— Ты слишком романически смотришь на людей, Сережа, — ответил Матвей. — Ничего не выйдет.

Матвей сидел у открытого окна в первой комнатке (другая была его спальня). Окно выходило прямо во фруктовый сад, за которым синела река. На полке стояли изящные томики его любимых книг: «Сентиментальное путешествие» Стерна, стихи Жуковского и французского поэта Андре Шенье, погибшего на гильотине. Полка книг, диван, стол, два кресла составляли все убранство комнатки.

Матвей размышлял. Его покой был нарушен разговором с Сергеем.

Он считал свои отношения к тайному обществу поконченными. Но теперь он чувствовал, что, пока Сергей среди заговорщиков, его связь с тайным обществом не может быть порвана.

Матвей раскрыл наудачу томик Жуковского. Он читал:

Ах, в безвестном океане
Очутился мой челнок,
Даль по-прежнему в тумане,
Брег невидим и далек…

Откинувшись в кресле, он глядел на сад, на деревья, на небо и на расстилавшиеся на том берегу Хорола поля, по которым ходили зеленые волны, и задумчиво повторял:

Брег невидим и далек…