– Да. Поначалу меня это просто бесило, знаете, неприятно, когда тебя держат за идиотку! Но потом я поняла, что она иначе просто не может: Саша держит язык за зубами и вообще не изменяет мужу, а Алекс – та будет молчать из гордости, – сказала Алла.
– А Саше надо было просто выговориться, вот она и использовала вас в качестве благодарного слушателя, верно?
– Именно.
– Так что с простынкой?
– Она брала ее с собой. Туда.
– Вы видели, предположим, сумку с простыней? Или то, как она укладывает ее в сумку? Или брызгает на нее духами, я уж не знаю… Вы вообще видели ее когда-нибудь с простыней в руках?
– Нет. Но, рассказывая о своей «приятельнице», собирающейся на свидание, Саша упоминала о том, что та время от времени покупает красивые простыни – специально для встреч.
– Но в сумке у нее нашли туго сложенную простыню… всю в рыжих пятнах… старую, ветхую…
– …и с заплатой посередине? – неожиданно обрадовалась чему-то Алла. – Я угадала?
– Да. Вы видели эту простыню?
– Вот именно
– Знать бы… – вздохнула Рита. – Хорошо, Алла, спасибо. Вы мне очень помогли.
В передней она немного задержалась, чтобы получше рассмотреть висевшие на вешалке шубы хозяйки. Ни одна не походила на ту, в которой могла быть преступница, убившая Гарашина.
«Еще немного, и я стану подозревать саму себя», – подумала Рита, выходя из квартиры и прощаясь с соседкой. Спустилась на один лестничный пролет, чтобы Алла не заметила, как она через несколько минут войдет в квартиру Гарашиных. Если бы Рита на глазах у соседки проделала это, то Алла непременно как-нибудь это прокомментировала бы, а потом, может, и рассказала кому-нибудь. А вдруг этот «кто-нибудь» будет иметь отношение к прокуратуре, и тогда всплывет правда о том, что жена следователя прокуратуры, Марка Садовникова, расхаживает по опечатанным квартирам!
Спустя пять минут Рита поднялась, отлепила полоску бумаги с печатью прокурора с двери квартиры Гарашиных, отперла замки и вошла.
Включила свет. Осмотрелась. Вот они, эти вещи – шуба и берет! Очень красивые, нежного кремового цвета вещи. Вероятно, дорогие. Неужели преступница (преступник – вряд ли, все-таки не так-то просто мужчине выдавать себя за женщину, для этого надо быть актером) раскошелилась на такую сумму ради того, чтобы проникнуть в кабинет Гарашина и подложить ему банку с отравленным джемом? Значит, во-первых, эта женщина – особа довольно состоятельная (или она работает продавщицей в меховом салоне, где можно взять напрокат подобную шубку без ведома хозяина), во-вторых, она люто ненавидела Гарашина. Как же все это странно…
В гардеробной Рита, к своему удивлению, обнаружила еще три шубы, а к ним – подходящего цвета головные уборы. Это были серебристая норка, соболь, чернобурка. И как понять, в какой именно шубе Саша приходила в офис своего мужа? Вернее, не Саша, а та женщина, что отравила Гарашина? Почему они решили, что то была не Саша? Потому что посетительница попросила воды, а потом Гарашин отправил секретаршу за чаем и сахаром в магазин? А что, если Лена врет, и все это выдумки, и вообще никто не приходил в тот день в офис в шубе и берете Александры? «А Гарашина отравила секретарша Лена, потому что он соблазнил и бросил ее. А она от него беременна», – вяло предположила Рита. Ерунда… Но все же она позвонила Локоткову.
– Лева, у меня к тебе один вопрос. Ты не помнишь, какого цвета были шуба и берет той женщины, которую секретарша Лена приняла за Александру Гарашину?
– Цвет? – Локотков задумался. – Знаешь, я как-то не обратил на это внимания. Подумал, что у Гарашиной всего одна шуба и что секретарша ее запомнила.
– У нее их четыре! Две норки, чернобурка и соболь. Представляешь?
– И что? Думаешь, кто-то одолжил на время ее шубу и пришел в офис мужа?
– А почему бы и нет? Жаль, что у них внизу нет охраны… И никто, кроме секретарши, не видел посетительницу.
– Знаешь, ту версию тоже надо бы проработать…
– Какую именно?
– Я о секретарше говорю. Знаешь, эта Лена какая-то… трудная. Нервная. Не знаю, почему я поверил ей сразу? Мне показалось, что она вела себя вполне естественно для секретарши, узнавшей о смерти своего шефа. Страшно перепугалась и все такое… – сказал Лева.