Черника в масле

Потерпевших крушение пассажиров, высадили из машин. Тяжелораненых быстро отнесли в один из домов в глубине странного поселения. Затем туда же повели тех пострадавших, кто мог перемещаться самостоятельно. Наконец, когда опустевшие машины укатили с поляны, попыхивая выхлопом, к оставшимся подошёл один из спасателей, перекинулся несколькими словами с пастором Майером. Тот покивал в ответ, повернулся к собратьям по несчастью:

– Сейчас мы все пойдём за этим человеком. Для начала они хотят нас накормить. Потом будет возможность помыться и переодеться.

И они двинулись вглубь загадочного селения.

Подобрать ему подходящее определение оказалось довольно сложно. Деревня? Нет ни улиц, ни отдельных, чётко обозначенных подворий. Хутор? Опять не то. Где центральная усадьба, вокруг которой выстраиваются сателлитами второстепенные дома и хозяйственные постройки? Здесь строения в основном однотипные, разбросанные равномерно по достаточно большой территории и на первый взгляд совершенно хаотично. Выделяются всего пара-тройка – своей этажностью да причудливо выполненной из дерева отделкой. Плюс ещё несколько явно хозяйственных построек. И между всеми этими коттеджами, домами, сараями (или амбарами?) целая сеть удивительных и непривычных для человека цивилизованного мира деревянных тротуаров. На толстых, широких поперечинах, из крепких, потемневших от влаги досок, глухо резонировавших под ногами бывших пассажиров рейса NP412. Топ-топ, скрип-скрип. Вереница ужасно уставших, голодных, испуганно озирающихся людей, шла по узкому деревянному настилу, направляемая жестами стоящих на перекрёстках с такими же тротуарами незнакомцев в одежде неярких, защитных тонов. Откуда-то спереди до них доносились запахи еды, непривычные, но, тем не менее, удивительно будоражащие воображение и желудки. Наконец они вышли к широкому помосту с двускатным навесом на столбах. Под ним, вокруг длинного стола со скамейками деловито сновали несколько женщин и подростков. От стоящих на столе кастрюль поднимался аппетитный пар. Тут же высились стопки разнокалиберных тарелок и мисок, ряды кружек и чашек всех размеров и форм, на разделочных досках лежали горы нарезанного крупными ломтями хлеба. Но суровый детина в камуфляжной куртке стоял на пути ко всему этому великолепию, непреклонным жестом направляя всех налево от себя. Тут же переминался с ноги на ногу Лукас Кауфман и бубнил одно и то же:

– Пожалуйста, пройдите сначала к умывальникам, вымойте руки. Пожалуйста, пройдите сначала к умывальникам…

Там, куда указывал здоровяк, у края помоста проходил деревянный желоб. Над ним из простой трубы торчал ряд кранов. На полочках рядом с ними лежали потрясающие по своей архаичности куски тёмного мыла. Тут же висели грубые на ощупь полотенца из белой, ячеистой ткани. И лишь выполнив весь этот нехитрый ритуал – руки, вода, мыло, полотенце – можно было уже пройти к столу, где женщины и девушки, ловко орудуя половниками и постоянно приговаривая что-то ободряюще-успокаивающее на непонятном языке, наделяли каждого порциями горячей, восхитительной, до слёз аппетитной и ароматной еды. И ведь никто из пассажиров даже не поинтересовался, рыбные эти блюда, мясные или вегетарианские.

***

Коби Трентон постаралась найти место подальше ото всех. За время поездки на вездеходе она окончательно расклеилась. Чувство глубокого ужаса после падения в трясину никак не хотело отпускать, ушло внутрь, свило себе гнездо в укромном местечке под сердцем. Где-то рядом с ним переминались с ноги на ногу обрывки всех ужасных картинок, отпечатавшихся в памяти, начиная от взрыва и заканчивая… брр, вот опять! Чёрная холодная масса облепляет её со всех сторон, сковывает руки, ноги… нет!

…Марси Уильямс лежит в углу сервисного отсека, скорчившись, прижав руки к животу, из её восхитительных глаз льются слёзы. «Что с нами? Мы падаем?». Пол салона наклонён, дрожит, вибрирует, всё вокруг звенит, трещит. Крики, стоны, всхлипы. Она идёт к хвосту самолёта, взбирается, как в гору, тянет за руку упирающуюся, захлебывающуюся слезами Кару Купер. Пол задней сервисной зоны залит кровью, Мэнди Уэстфилд лежит, соскользнув к передней переборке, под ногами перекатывается её туфля. В ней застрял обрубок изящной ступни. Рамона Брукнер, с лицом серым вместо обычного волнующего кофейно-молочного оттенка, двумя руками прижимает полотенце к ноге Мэнди. Сквозь ткань и пальцы просачивается тёмно-красная жидкость. Перед глазами начинает темнеть, наваливается холод, становится вязким, облепляет руки, ноги, тело… нет, только не это снова!!