Чернильная кровь

— Фенолио, да послушай же ты меня! Почему бы нам не вычитать вместо Козимо этого разбойника? — Мегги снова прикрыла колени платьем. — Ну, разбойника из твоих песен! Перепела.

Фенолио рассмеялся:

— Перепела? Вот это мысль! Хотел бы я посмотреть на твое лицо в этот момент! Но шутки в сторону! Нет, нет и нет! Разбойник не может управлять государством, Мегги. Робин Гуд тоже не стал королем. И даже Черного Принца я не могу посадить на трон Жирного Герцога. Они годятся лишь на то, чтобы возмущать спокойствие. В этом мире правят князья и герцоги, а не разбойники, комедианты или крестьяне. Так уж он у меня устроен. Поверь мне — без герцога нам не обойтись.

Розенкварц заточил новое перо, обмакнул в чернила, и Фенолио снова с головой ушел в работу.

— Да! — слышала Мегги его шепот. — Да, так оно звучит просто отлично. Вот Змееглав удивится. Он вообразил себе, что может хозяйничать в моем мире, как ему вздумается, но он ошибается. Он сыграет ту роль, которую я ему отвел, и не более того.

Мегги поднялась с кровати и, хромая, подошла к окну. Снова пошел дождь, небо плакало так же беззвучно, как люди на рынке. А наверху над замком уже развевался флаг Змееглава.

30 КОЗИМО

— Я — чародей, — ответил Аборсен, — но не совсем обычный. Другие чародеи пробуждают мертвых, а я дарую им вечный покой.

Гарт Никс. Сабриэль

Когда Фенолио наконец отложил перо, уже стемнело. На улице было тихо. Тишина стояла весь день, похоже, люди попрятались у себя в домах, как мыши, завидевшие лисицу.

— Готово? — спросила Мегги, когда Фенолио откинулся на спинку стула, протирая усталые глаза.

Голос у нее был усталый и испуганный, не верилось, что он способен пробудить к жизни молодого герцога. Но ведь однажды она уже вычитала чудовище из слов Фенолио. Правда, это было давно, и последние слова за нее тогда прочитал Мо.

Мо. После событий на рынке Мегги с новой силой почувствовала, как ей его не хватает.

— Да, готово! — Фенолио был так же доволен собой, как в деревне Каприкорна, когда они с Мегги впервые объединились, чтобы изменить им же написанную историю.

Тогда все закончилось благополучно, но на этот раз… На этот раз они сами находятся внутри истории, которую собираются изменить. Усилит это силу слов Фенолио или ослабит? Мегги рассказала ему о правиле Орфея — о том, что лучше использовать только те слова, которые уже есть в книге, но Фенолио насмешливо помотал головой:

— Чушь! Вспомни оловянного солдатика, для которого мы написали счастливый конец. Я и думать не думал тогда проверять, встречаются ли все мои слова в его истории. Нет. Может быть, это верно для таких, как Орфей, — наглецов, переделывающих чужие истории, но уж конечно не для автора, который решил изменить что-то в собственной книге!

— Будем надеяться.

В рукописи Фенолио было много исправлений, но почерк у него действительно стал разборчивей. Мегги пробежала глазами по строкам. Да, на этот раз он потрудился сам, не заимствуя слов у другого поэта…

— Хорошо получилось, правда?

Он макнул кусок хлеба в похлебку, которую Минерва принесла им уже несколько часов назад, и выжидательно посмотрел на Мегги. Похлебка, конечно, давно остыла — они оба не могли тогда и думать о еде. Только Розенкварц съел немного. От этого все его тело стало другого цвета, и Фенолио вырвал у него из рук крошечную ложку, поинтересовавшись, неужели он не придумал другого способа самоубийства.

— Прекрати, Розенкварц! — строго повторил он теперь, когда стеклянный человечек потянулся прозрачным пальчиком к его тарелке. — Я же сказал, хватит! Ты сам знаешь, что тебе делается плохо от человеческой еды. Мне что, опять придется нести тебя к цирюльнику, который в прошлый раз обломил тебе нос?

— Такая тоска всю жизнь питаться одним песком, — проворчал человечек, обиженно отдергивая палец. — А ты мне еще приносишь самый невкусный!

— Неблагодарная ты тварь! — откликнулся Фенолио. — Я специально хожу за ним вниз к реке. Последний раз русалки чуть не затащили меня в воду. Я из-за тебя едва не утонул!

На стеклянного человечка это, похоже, не произвело никакого впечатления. Он недовольно уселся возле кувшина с перьями, закрыл глаза и притворился спящим.

— Двое у меня от этого уже померли! — прошептал Фенолио на ухо Мегги. — Они не могут оторваться от нашей еды, бестолковые создания.

Но Мегги его не слушала. Она присела с пергаментом на кровать и внимательно прочла исписанные листки от первого до последнего слова. Капли дождя залетали в комнату, словно хотели напомнить ей о той ночи, когда она впервые услышала о книге Фенолио, а Сажерук стоял на улице под проливным дождем… На празднике в замке Сажерук выглядел счастливым. И Фенолио был счастлив здесь, и Минерва, и ее дети… Так должно быть и дальше. «Я буду читать ради них всех! — думала Мегги. — Ради комедиантов, чтобы Змееглав не вешал их за насмешливые песни, и ради крестьян на рынке, чьи овощи подавили конскими копытами».