Чернильная смерть

Сажерук никогда не видывал подобного дерева, даже в самых диких глубинах Непроходимой Чащи. Ему хотелось тут же вскарабкаться по стволу к гнездам и веткам, на которых, как птицы, сидели женщины и дети.

Мегги окликнула отца, и Волшебный Язык кинулся ей навстречу. Она спустилась со ствола по канату так ловко, словно всю жизнь жила на деревьях. А Сажерук обернулся и посмотрел вверх, на Роксану. Она что-то шепнула великану, и он так осторожно опустил ее на землю, словно боялся разбить. «Только бы никогда больше не забывать ее имени», — думал Сажерук. Он попросит огонь выжечь эти буквы в его сердце, чтобы даже Белые Женщины не могли их смыть. Роксана. Сажерук обнял ее, а великан смотрел на них хамелеоньими глазами, в которых, казалось, отражаются все краски мира.

— Оглянись, — шепнула ему Роксана.

Сажерук увидел, как Волшебный Язык обнимает дочь и утирает слезы с ее лица, как Книгожорка бежит к Резе — она-то откуда тут взялась, во имя всех фей? — как Туллио уткнулся мохнатым лицом в юбку Виоланты, как Силач едва не задушил Волшебного Языка в объятиях… и…

Фарид.

Он стоял, раскапывая босой ногой свежевыпавший снег. Обуви он по-прежнему не носил, зато, кажется, подрос.

Сажерук шагнул к нему.

— Ты, я вижу, хорошо заботился о Роксане, — сказал он. — А огонь тебя слушался, пока меня не было?

— Он всегда меня слушается! — Да, мальчик повзрослел! — Я сразился с Коптемазом.

— Надо же!

— Мой огонь сожрал его огонь.

— Правда?

— Да! Я залез на плечо великана и оттуда поливал его огнем. А потом великан сломал ему шею.

Сажерук невольно улыбнулся, и Фарид улыбнулся в ответ.

— А ты… Ты теперь снова уйдешь? — Юноша оглянулся с такой тревогой, словно Белые Женщины уже дожидаются у него за спиной.

— Нет, — ответил Сажерук и снова улыбнулся. — Пока нет, наверное.

Фарид. «Пусть огонь выжжет в моем сердце и это имя, — думал Сажерук. — Роксана. Брианна. Фарид. И конечно, Гвин».

Омбра

Что, если этот много лет знакомый путь

Вдруг решит не вести больше к дому, а пойдет зигзагами

Как хвост воздушного змея, просто и бесцеремонно!

Что, если его гудроновая кожа

Была лишь длинным рулоном ткани, Которую разматывают, и она приспосабливается по форме

К тому, что похоронено под ней?

Что, если он сам направит себя, куда захочет, В незнакомые места, через горы.

На которые вдруг придется взбираться.

Кто отказался бы тогда идти с ним?

Кто не хотел бы знать, чем кончится сказка.

Или куда приведет дорога?

Шейна Пью. Что, если этот путь…

Когда Черный Принц привел детей обратно в Омбру, зубцы городских стен были покрыты снегом. Женщины забрасывали его тряпичными цветами. Над башнями снова реял герб со львом, но теперь его поднятая лапа опиралась на книгу с пустыми страницами, а грива была огненная. Зяблика не было. Он сбежал от великана не в Омбру, а прямо во Дворец Ночи, в объятия сестры, а Виоланта под покровом ночи вернулась в свой замок, чтобы принять власть над городом и подготовить его к возвращению детей.

Мегги с Элинор, Дариусом и Фенолио стояли на площади перед воротами замка, когда матери снова обняли сыновей и дочерей, а Виоланта со стены благодарила Черного Принца и Перепела за их спасение.

— Знаешь что, Мегги? — прошептал Фенолио, пока Виоланта раздавала женщинам запасы с дворцовой кухни. — Может быть, Уродина влюбится теперь в Черного Принца? Он ведь был Перепелом, пока не появился твой отец, а Виоланта все равно была влюблена больше в роль, чем в человека!

Ах, Фенолио! Он снова стал прежним. Великан возродил его уверенность в себе, хотя сам давно ушел обратно в свои горы.

Перепел не приехал с ними в Омбру. Мо остался с Резой на одиноком хуторе, где они жили прежде.

— Перепел возвращается туда, откуда пришел, — сказал он Принцу, — в песни комедиантов.

Их теперь распевали повсюду — про то, как Перепел и Огненный Танцор вдвоем победили Змееглава и Свистуна со всем их войском…

— Баптиста, пожалуйста, — сказал Мо, — сочини хоть ты песню про то, как все было на самом деле. Песню про всех, кто помогал Перепелу и Огненному Танцору. Про ласточку и про юношу.

Баптиста пообещал сочинить такую песню, но Фенолио покачал головой:

— Нет, Мегги такого никто петь не будет. Людям не по душе, когда их герои нуждаются в помощи, тем более от женщин и детей.