Чернильные стрелы

Солнце уже готовилось коснуться верхушек деревьев, когда Панари начал нервничать. Он что-то бормотал себе под нос, потом сказал мне фразу, в которой я услышал одно знакомое слово – телега. Бородатый хотел, чтобы я улегся на дно, накрылся ветошью в прямом смысле и не отсвечивал в эфире. Спорить было бессмысленно, тем более что резон в таком распоряжении был. Уроды, от которых я едва спасся, тоже ведь где-то ехали.

Я устроился на дне «экипажа», чуть отодвинув в сторону кусок какого-то агрегата. Теперь я лежал у левого борта и мог смотреть на окружающее сквозь узкую щель между двумя неплотно пригнанными досками. Стало понятно, с чего вдруг задергался Панари: мы выезжали из леса на большую дорогу. Он остановил повозку в густом кустарнике, соскочил с козел и исчез из поля зрения. Очевидно, отправился на разведку. Увиденное его удовлетворило, и, сделав два поворота в зарослях, мы выехали на тракт. Значит, лес, по которому мы тащились почти весь день, был не обычным путем, а самой натуральной «кабаньей тропой».

Сразу стало скучно. Щелка была узкой, очень много в нее не разглядишь, почитать свои записи – темно. Телефон я пока не включал, сберегая остатки заряда. Зачем он мне тут нужен, было не очень ясно, но работающий айфон – это как последняя дощечка от затонувшего посреди океана корабля, держаться за которую будешь до самого конца. Светящийся экран, вернее даже мысль о том, что стоит нажать на кнопку, и он зажжется, будто связывал меня с тем, моим миром. Где сотовые телефоны, интернет, телевизор, автомобили, самолеты и еще миллионы вещей, которые воспринимаешь как само собой разумеющееся, пока они вокруг тебя. А теперь я был бы готов ехать в плацкартном вагоне, верхняя боковая возле туалета, от Калининграда до Владивостока. Лишь бы дома. Дома – в глобальном смысле. На третьей планете от Солнца.

Из-за вынужденного безделья голову начали окружать мысли о событиях вчерашнего вечера. Видения последних секунд жизни Романова накатывали, причем с каждым разом становясь все реальнее и реальнее. Я попытался отключиться, думать о чем-то приятном, но сквозь мечты о собственной яхте длиной в сто метров, взводе блондинок топ-лесс и прочей подобной лабуде проявлялся хоррор-муви: Коленька, застывший в ступоре, смотрящий, открыв рот, на приближающихся всадников. Взмах меча, превратившегося в смазанную серебряную линию. Вспомнившийся сейчас вот шок: как могла железка пройти сквозь шею? Ведь так не бывает! Но нет, бывает, и объяснение этой аномалии очень простое – голова моего приятеля летит в костер. Падает, распугивая огненных светлячков, с треском разлетающихся из костра.

Кстати, я совсем не помню, как падало тело. Видел только голову.

От всего этого можно было тронуться, но повозка внезапно остановилась, и Панари сдернул рогожу.

– Са волтано ау метрато. Ти клошара, – он показал на рот, – ти шломар, – на ухо.

Я кивнул. Не говорю и не слышу.

– Шломар, – пришлось возразить мне. – Не сыграю я глухого.

Панари подумал и кивнул, соглашаясь.

– Ти клошара.

Ладно, не будем «клошара». Я поднес палец к губам, потом изобразил, что зашиваю рот. Возница удовлетворенно хмыкнул. Он помог мне перебраться на козлы, попытался донести какую-то очень важную идею, но махнул рукой и просто вытащил из моего кармана телефон. Из «подкозельного» ящика достал кожаную сумку, куда, на самое дно, положил и смартфон, и часы. После Панари критическим взглядом окинул меня с ног до головы и горестно вздохнул. Понимаю, сеньор возница, выгляжу я не очень привычно для сей области, но, увы, переодеться мне не во что. В Ваши шмотки таких как я двоих поместить можно. Нет-нет, не оскорбляйтесь, Вы отнюдь не толсты, но кабанисты – гарантирую.

И в самом деле – метр девяносто точно есть, фигурой напоминает супертяжа, год-два назад закончившего активно тренироваться. Живот уже немножко поплыл, но под кожей большей частью пока мышцы и мясо, а не жир.

А через несколько минут мы выехали из леса. Он закончился неожиданно, ровной стеной, уступая место полям. В голову влезли идиотские строчки: «Колосится роза чайная, как бокал вина». В смысле, тут колосилась пшеница. Или ячмень. Или рожь. На мой совсем не ботанический взгляд – некая зерновая культура. В закатном уже солнце посевы пылали золотом. Ах да, в песне было «золотится», а не «колосится», что, впрочем, звучит не менее нелепо.

Поля бескрайними не были, в километре от нас виднелись понатыканные домики деревни. Очевидно, Панари и «легализовал» меня на телеге при приближении к населенному пункту. Что это означает, Олег Сергеевич? Сейчас соображу, погодите. Время близится к ночи, по курсу – жилье, я на козлах со строгим наказом прикинуться немым. Значит, Олег Сергеевич, будем тут ночевать. Браво, Олег Сергеевич! Да что Вы, Олег Сергеевич, полно-те Вам… Нет-нет, Олег Сергеевич, я восхищен Вашей догад…