Чернильный ангел повесть

Вот такая рекогносцировка. Жена с веслами, торчащими высоко над головой, пыталась открыть ногой калитку. Кинулся ей на помощь – раз уж от моральных усилий избавил себя, приложу хоть физические.

Отец, уже раскорячившийся над рукописью, вскинул голову в ответ на мое предложение покататься на лодке, дико сморщился, ничего поначалу не понимая. Потом наконец понял… “А! Давай!” Но поднялся с некоторой неохотой. И шел в задумчивости, не отойдя еще от мыслей. Счастливчик! Думает только о своем. Но так, наверное, и надо жить, если хочешь сохранить такую вот крепость духа! У нас с ним, как по ружью, по веслу на плече – жена шла впереди, счастливая: вот как все у нас хорошо!

Мы спускались по узкой песчаной тропинке к озеру, виляя между могучими корнями сосен, похожими на огромных пауков.

Отец вдруг отрешенно усмехнулся. Навряд ли это относится к конкретной реальности. Но все же я спросил:

– Ты чего?

– Как белорусы идем! – сказал отец и после паузы счел возможным пояснить: – Вспомнил я: в Первую мировую у нас в деревне белорусы жили – от немцев бежали. И помню, мне еще три года было

– но ясно помню, их сразу можно было узнать. Ходили только цепочкой, в затылок друг другу… вот как мы сейчас. Улица широкая в деревне: а они как по тропке, гуськом!

Любимая тема теперешних его писаний – влияние условий на культурные и дикие растения, и этот пример тоже подтверждал его правду: “условия жизни все определяют” – он даже приосанился и победно огляделся. Жена, наоборот, тяжко вздохнула и, замедлясь, утерла пот. Ее-то как раз угнетали все эти экскурсы его в науку и историю, она сразу начинала мучиться (“ни о чем конкретном не хочет знать!”), но он словно не замечал… Или – специально?

Даже мы, трое самых близких людей, не можем разобраться – что же говорить о чужих?

Отец размашисто, по-хозяйски сел в лодку – под ней, отраженные от берега, гулко захлюпали волны. Я стал разматывать цепь вокруг корней сосны, нависших над водою.

– Да дай сюда… не умеешь ни черта! – Он яростно вырвал цепь из моих рук.

Разгулялся батя!

Но вот святой Мефодий, к сожалению, не разгулялся: день был душный и какой-то тусклый… Все лето будет таким?

Не было видно ничего – даже ближние острова исчезли в тумане.

Жена вздохнула, глянула на меня (пот блестел на верхней губе):

“Вроде мы и так все уже помирились? Может, не поплывем?”

Но тут и я уже не выдержал – сколько можно сдерживаться, улыбаться, всем угождать?!

– Садись! – рявкнул я. – Как раз тебе надо покататься, воздухом подышать!

Думал ли я так в действительности?.. Да нет. Просто не удержался, злобу сорвал. Когда кончатся наконец все эти мучительные переплетения?.. Видимо, никогда.

Жена, держась за меня (как исхудала-то, руки – спички), пробралась на корму, уселась. Я с грохотом (какое эхо в тумане!) стал втыкать весла в уключины. Поплыли неизвестно куда – уключины заскрипели.

Я греб молча, потом поднял весла, не греб… Мы тихо скользили… Ну вот, добился своего, пригреб вникуда, где нет

ничего – даже друг друга нам не видно. Ну, хорошо тебе тут, где нет ничего? Спокойно? Я бы не сказал. Булькали капли с весел. Все молчали – жена обессиленно, отец злобно: хотел завести беседу на совсем постороннюю, нейтральную тему – и тут встретил отпор! Вообще тогда умолкну!

Вот и помолчим! Но вздохи жены были тяжелее слов. Действительно, выехали на озеро подышать, а тут дохнуть буквально нечем, неподвижное удушье! И что ж – ничего вообще не делать: сложить лапки, сушить весла? Буду делать! Хоть поначалу вроде не то… но куда-то доедем!

Из мглы сначала неясно, потом все страшней выглянул черный, полузатопленный-полусгнивший какой-то размочаленный остров…

Это куда же мы заехали… не помню такого. Легкий ужас… тоже стер со лба пот. Стикс какой-то, а не озеро Раздольное!

Вдобавок ко всему из мглы стал доноситься прерывистый треск… это “новый русский” с того берега, где сплошь виллы, сел на водный мотоцикл – и помчался, видимо, с полного отчаяния – куда

глаза не глядят. Мы-то хоть тихо плывем, осторожно… А он все ближе, все громче… сейчас врежется! И, мазанув страхом, как краской, где-то совсем близко от нас отвернул, стал удаляться… и снова близится, нарастает!! Хорошо катаемся!

– Я прошу тебя! – Из тумана высунулась высохшая рука жены, коснулась моего колена. – Вернемся! Мне нехорошо… и страшно!

Знать бы только -как возвращаться?!

– Сразу уж – возвращаться! Только сели! – проскрипел из тумана отец.

Не думаю, чтобы его так уж радовала эта прогулка. Просто – лютует батя!

Вот теперь я понял, куда плыву! Туда же, в общем, куда все плывут: к гибели. В тумане вдруг образовалось окно, точней, длинная светлая труба, и эта “подзорная труба” упиралась в высокий мост – там, где речушка наша впадала в озеро, – и на мосту все ясней проступало зеленое пятно: мучительно знакомый зеленый “ниссан”. Вот и Оча пожаловал, для полного счастья! Вон он стоит рядом с дверцей, весь круглый и безволосый, как колобок. Я знал, что разлука наша будет недолгой, – но так скоро! Как же ему без меня? Не в “ниссане” ведь жить!