Чёрно-белая палитра

— Ещё лучше! — хмыкнул он, отвергая и этот аргумент.

И почему у меня такое чувство, что в этом свёртке что‑то безумно дорогое? Ощутимо напрягшись, я подошла поближе… и застыла в немом восторге.

Всё‑таки есть в Алджи что‑то потрясающее. Подарок действительно был дорогим. Очень дорогим. И если бы это было, к примеру, столь же дорогостоящее колье, я, наверное, просто не смогла бы его принять. Или приняла бы, чтобы не обижать, но не знала, что с ним потом делать. Не надевать же, в самом деле, с формой.

Но Алджи, по — видимому, и сам всё прекрасно понимал. И был слишком умён, чтобы делать мне на том этапе подобные подарки. Зато точно просчитал, от чего именно я никак не смогу отказаться. И, что самое главное, не только не смогу, но и не захочу.

— Это…приёмник? — выдохнула я.

Глупый вопрос. Как будто я сама не видела.

— Приёмник, — нарочито невозмутимо подтвердил Алджи, но было видно, что мой восторг ему приятен.

Взяв аппарат для прослушивания эхолиний в руки, он направился к полке, на которой стоял мой старый приёмник.

— Новая модель, — не столько спросила, сколько констатировала я, шагая за ним след в след, наподобие загипнотизированной удавом мартышки.

— Самая последняя, — сообщил, не оборачиваясь, Алджи.

Переставил старый аппарат на пол, водрузил на его место свой подарок и начал подкручивать какие‑то детали, назначение которых мне даже не было известно.

— С имитацией голосов? — зачем‑то уточнила я.

Ответ и без того был очевиден, но, наверное, мне просто было приятно произнести это вслух.

— Голосов и музыки, — подтвердил Алджи.

Он закончил возиться с приёмником и повернулся ко мне.

— Ты! — Я ткнула пальцем ему в грудь.

— Да? — Он насмешливо приподнял бровь.

Я встала на цыпочки и прищурилась, вглядываясь в его лицо.

— И откуда ты только такой взялся? — выдохнула я наконец.

Он улыбнулся, прежде чем меня поцеловать. И что‑то в его улыбке говорило: мои слова для него значительно важнее, чем ответные подарки, которых я, увы, не имела возможности сделать.

— Давайте ещё раз, с самого начала, — обратилась я к сидевшему напротив потерпевшему.

И устало потёрла лоб над переносицей, старательно игнорируя беззвучное хихиканье Дика с Райаном. Парни стояли у потерпевшего за спиной и могли себе это позволить. А я всё ещё пыталась найти в рассказе хоть какое‑то зерно рациональности.

— Значит, вы утверждаете, что всякий раз, когда начинаете пить ваше любимое ломбергское вино, из бутылки появляется джинн?

Парни захохотали. Нет, они всё ещё пытались вести себя беззвучно, всё‑таки перед 'пострадавшим' неудобно, тем более что не последний человек в городе. В результате их стараний смеха действительно слышно не было, вместо него имелось хрюканье, бульканье и хлюпанье. Вилмар Дрейк, тель — рейский дворянин средней руки из достаточно богатой семьи, попытался было оглянуться, дабы найти источник этих звуков.

— Не отвлекайтесь, — посоветовала я, одновременно бросая недовольный взгляд на ребят.

Те затихли, хотя продолжали откровенно ухмыляться, а Дрейк вновь послушно повернулся ко мне. Он вообще вёл себя очень спокойно, смирно и послушно, не нарушал порядок, не пытался качать права и вообще чем‑то напоминал немного бестолкового, но добродушного ребёнка, за которым нужно было присматривать. Не знаю, может, во мне вдруг проснулся материнский инстинкт, но отчего‑то не хотелось просто послать его на все четыре стороны, хотя ребята были твёрдо убеждены, что именно так и следует поступить.

Ничего нового благодаря повторному рассказу я не узнала. Вилмар Дрейк, наследник не высшего, но всё‑таки дворянского рода Дрейков, являлся человеком в целом лёгким, компанейским и добропорядочным, но водился за ним один недостаток: парень любил выпить. Не каждый день и не что попало, а только дорогущее ломбергское вино, но уж если пил, то меры действительно не знал. Матушка по этому поводу переживала и всячески старалась пробудить в сыне совесть. Добудилась до того, что сын своими методами, не со скандалами, а потихоньку — полегоньку съехал из родительского дома и перебрался в удобную городскую квартирку и даже слуг с собой не взял, только служанка и повар приходили, но ровно в восемь часов вечера жильё Вилмара всегда покидали, чтобы возвратиться наутро.

Жил себе так молодой человек и горя не знал. Но в последнее время начались неприятности. Точнее, одна неприятность, повторявшаяся с завидной регулярностью. В последний месяц всякий раз, как он садился пить своё любимое вино, в скором времени из бутылки возникал джинн. И нет бы пообещал три желания исполнить. Увы, с этой точки зрения джинн оказался неортодоксальным до безобразия. Вместо того чтобы служить обладателю бутылки, он принимался последнего распекать, подробно растолковывая, что пить вредно, рассказывая о тех болезнях, которые от употребления алкоголя случаются, и требуя немедленно это безобразие прекратить.