Черно-белое кино

Дорога была минирована,
но мы это поняли
слишком поздно,
и уже не имело смысла
возвращаться обратно,
и мы решили идти
дальше,
на расстоянии друг от друга,
я впереди,
он сзади,
а потом менялись местами.
Мы ступали осторожно,
кое-где
мины выглядывали из-под снега,
темные коробочки,
припорошенные снегом,
такие безобидные с виду.
Мы ступали осторожно,
след в след,
мы вспотели,
хотя мороз был что надо,
и сердце замирало,
останавливалось,
и начинало стучать
не прежде,
чем нога опиралась на твердое,
и тогда стучало в висках,
и вновь замирало
перед следующим шагом.
Потом повалил снег,
потом послышались взрывы
и крик:
– Ложись! так вашу так! —
а дальше,
дальше ничего не помню,
только дорога,
и сердце замирает,
и останавливается,
и начинает стучать
не прежде,
чем нога обопрется на твердое,
и снова стучит в висках,
и вновь замирает
перед следующим шагом.

Квадратный человек

Как полуночный вздор, как на голову снег
мой грозный командор, мой черный человек
как поздний вестовой по гулкой мостовой
квадратный человек с квадратной головой.
Квадратное лицо. Квадратные очки.
Квадратные глаза. Квадратные зрачки.
И челюсти во рту гремят, как жернова,
когда он говорит квадратные слова.
Квадратный человек, сам черт ему не брат.
В саду его растет квадратный виноград.
И явственно видна, пока он говорит,
квадратная луна в глазах его горит.
О, этот человек, он выпрямить готов
округлости полей, округлости прудов,
и возвести в квадрат – и возвести стократ —
квадрат своих затрат, квадрат своих оград.
Квадратный человек, мой грозный командор,
мой прошлогодний снег, мой полуночный вздор,
нелепое звено из рода небылиц, —
и все-таки одно из действующих лиц.
И по спине сквозит нездешним холодком,
когда он мне грозит квадратным кулаком.

«Листья мокли под окном…»

Листья мокли под окном,
намокали…
– Дело к осени идет! —
намекали.
Протрубили журавли,
пролетели,
прокричали про снега,
про метели.
Эти голые поля,
эти дали
тоже мненье журавлей
подтверждали.
Только зрелые плоды,
тяжелея,
наливались, ни о чем
не жалея.
Да и мы с тобою, друг,
не тужили,
в камельке своем огонь
не тушили.
Хоть и видели, что день
убывает,
говорили: – Ничего!
Все бывает!

«Живешь, не чувствуя вериг…»