Черно-белое кино

– Уха готова, – сердито перебил меня Васин. Чтение зашкаливало за приличие, а интим на людях он отвергал. А кроме того, уж слишком внимательно меня слушали Грек и Старче, это его раздражало. – Почитал, и ладно.

– Слышь, Серый, а писатель-то живой?

– Умер. Переводчик живой, Голышев Виктор Петрович. Выпивали недавно…

– Привет передавай, – буркнул Васин, чтобы последнее слово было за ним. Его злило и мое близкое знакомство со знаменитостями. – Тоже нобелевский?

– Почти. Букеровский.

– Мужик с судьбой, – сказал Васин то ли про Хуана, то ли про автора, то ли про переводчика. – Я тоже жил… нараспашку. И бит был всем, даже – шестигранником. Жизнь не туда понес…

– Меня тоже разрежь – внутри все черно, – пригорюнился Старче.

– Ну и дурак! – брякнул Грек с чувством и сам опешил от своей грубости.

– Не понял… – удивился Васин.

– Чего непонятного! – закипятился вдруг Грек. – Как мы жили! Голод. Нищета. В подвалах. Война. Поубивали всех напрочь! А мы – живые!.. Радоваться надо да Бога славить!

– Так я ж не жалюсь, я так… – оправдывался Старче.

– Сними нас, – попросил меня Грек.

В зрачок фотоаппарата они виделись мутно. Я протер пальцем объектив и сам поморгал: может, глаза от костра слезятся. Но нет, что-то другое мешало и мешает мне всегда увидеть это трио резко. Дым времени, пелена другой жизни? Вижу я их плохо, но уверен, что они – соль земли.