Черно-белый портрет красных роз

Я выглянул в окно. Земля еще не успела просохнуть после вчерашнего ливня, а вот небо было чистейшим. Ни облачка. Зато над поднимающимся солнцем сияла одинокая, но яркая звезда. По сути своей, наше Солнце – тоже звезда, разве нет? Значит ли это, что сегодня на моем небе две такие близкие звезды, но такие далекие? Я же вижу, как они близко. Руку протяни! Но я знаю, что они в разных галактиках. Как же обидно!

Я знал, что Она не придет сегодня, поэтому занялся домашними делами. Перетащил ящики с провизией, которые накопились возле дома за несколько дней. Наконец-таки починил стену, теперь зимой будет теплее. Систематизировал библиотеку в дальней комнате, как делаю каждый год. Иногда в темноте я ставлю книги абы как, а летом привожу полки в порядок.

И каждые полчаса я выглядывал в окно в сторону леса, выискивая Ее. Во мне еще теплилась надежда, что мы сможем нормально поговорить. Я все еще ждал, что узнаю Ее. Надежда не умирала.

Но до самого вечера Она не вышла. Не нарушила свою традицию. Первый и последний день лета – Ее дни. Ей не до меня. Но ничего.

Через год темноты и холода наступит следующее лето. Может, в следующий раз все получится? Может, в следующий раз мы будем долго разговаривать?

Ну а пока я буду повторять все двенадцать Ее слов, как молитву. «Твоя кожа такая бледная. Я обязательно приду завтра. Если не будет дождя». Прекрасные двенадцать слов. По одному слову на месяц.

Дорога к полю тысячелистников

Хуже больниц может быть только бегство от них. Все равно что убегать от немыслимого кошмара. Как бы далеко ты не уехал, в какую бы нору не забился, тебя настигают собственные мысли и страх. Всепоглощающий страх перемен, он как песок забивается тебе под одежду, провоцируя зуд, но от него не спасешься хорошим душем. Поэтому так спокойна дорога. Кажется, что пока ты в пути, перемены тебя не настигнут. Нет. Они не смогут догнать твою черную машину, купленную с рук. Ты давишь на педаль с единственной мыслью: в жопу всех.

Но человек рядом, самый дорогой человек, не дает тебе забыть о страхе. Она смотрит на тебя с мудростью годов, провоцируя на очевидный разговор. Все и так знают, о чем идет молчаливая беседа, состоящая из косых взглядов, полуулыбок и вздохов. Но никто не осмеливается первым произнести слово. Мать оказывается умнее.

– У тебя такое лицо, будто случился конец света, – наконец сказала она.

– Я просто прикидываю шансы, – ответил я, стараясь не смотреть на нее.

– Иногда надо просто смириться.

– С детства ты утверждала, что смирение не для меня. Мне нужно быть сильнее проблем, ведь так?

– Некоторые проблемы не победить. Рак не победить. – Мама отвернулась в сторону окна. – Надеюсь, мне постелют красный ковер, когда я буду на смертном одре.

– Еще не поздно, мы можем оплатить курс лечения, у меня есть деньги.

– Я не хочу лечиться. Сама возможность пролежать годы в больнице и потерять все, включая цвет кожи, убивает меня быстрее рака. Нет.

– Значит, план прежний?

– Прежний.

Мы ехали по шоссе, пока светило солнце, а после полуночи я остановился на обочине. Спать в машине – удовольствие сомнительное, тем более в костюме. Пуговицы рубашки впивались мне в тело, отчего я долго не мог уснуть, но усталость взяла свое.

Проснулся я уже далеко за утро. Мамы рядом не было, и я подорвался, словно кто-то поднес будильник мне прямо к уху. Я вышел из машины и быстро нашел ее. Она стояла прямо в лесу, обняв дерево. Сейчас она напоминала дриаду, а может, даже богиню. Платье, отсутствующий взор. Точно, древняя богиня.

Я сел на траву и стал наблюдать.

– Уже проснулся? – спросила она, отстранившись от дерева.

– Спина затекла. Ты как?

– Чувствую, что приближаюсь к Богине. – Мама посмотрела на меня и улыбнулась. – Но ты в это не веришь.

– Я не суеверный, ты знаешь.

– Разве ж это суеверие? – спросила она, приложив ладонь к дереву. Рукав платья чуть опустился, показав татуировку луны на ее запястье. – А трава, на которой ты сидишь? Земля, в которой она растет? А это, – мама показала на небо, – суеверие?

– Это природа.

– И это Богиня. – Мама подошла ко мне и взяла мое лицо в руки. – Ты – сын Богини. Я – ее дочь. Мы все ходим под ней, ходим на ней. Когда-нибудь ты это поймешь.

Мне хватило ума промолчать. В обычное время я пустился бы в вечный спор прагматизма и религии. Природа подчиняется определенным правилам, но вряд ли их кто-то устанавливал. Мы словно играем в ролевую игру без мастера. Вот уж действительно, весь мир – театр, а люди в нем актеры. Только вот на премьеру не пришел режиссер.

– Поедем? – спросил я.

– Еще немного, если можно. – Мама выдохнула. – Здесь так хорошо.

Мы проехали почти шестьдесят километров, прежде чем я остановился на заправке. Я купил несколько пачек чипсов, сушенную рыбу, пару колбасок и много воды, а еще заправил полный бак и канистру на всякий случай. Мы пересекали границу области, и я не знал, как скоро нам попадется очередная заправка.

– Вот немного еды, – сказал я, садясь в машину. – Пить будешь?

Мама взяла бутылку, но открывать ее не стала, просто кинула в бардачок.